Он несется через две ступеньки, словно боится, что она и вправду сейчас вскочит и погонится за ним.

Дед Никита курит в кухне. Мишель смотрит на него. Дед полностью собран – собирался тихо, просто на удивление тихо. И поэтому Мишель его шепотом, как заговорщица, спросила – куда?

На Кудыкину гору.

Он ждет чего-то, слушает, как бабка в комнате колобродит, читает своим молитвенным напевом своего унылого Есенина:

Дед жмурится от дыма. Гладит Мишель по руке своими заскорузлыми, желтыми от табака пальцами.

– Хорошо, что не пошла в Москву. Сегодня посиди с ней. А то я в ночь, может.

– Куда в ночь? А?

– На задание.

Он ей подмигивает озорно – морщинки вокруг глаз собираются. И прикуривает одну от другой.

Бабка в комнате наконец находит потерянное слово, становится обратно в колею и едет дальше:

Дед глядит на часы.

– Так, ладно. Не уснет.

Поднимается со своего места. Проходит в комнату к бабке, и Мишель слышит, как он двигает там табурет, а потом, кряхтя, влезает на него. Неужели на шифоньере собирается что-то искать?

– Никита! Ты чего там?

– Да вот я… Посмотреть хотел тут. Ничего такого. Не волнуйся, Марусенька. Фотоаппарат. Обещал показать тут…

– Ты куда собрался?

– Мы с мужиками… В дежурство. Это что ж… Это где, интересно…

– До утра, что ли?

– До утра, Марусенька.

– Дай, перекрещу тебя.