– Ну че… Че-че… Вряд ли они к нам столько ехали-то… У нас-то тут чего…

Мишель слушает их, а смотрит на Сонечку. Не хотела, а присохла к ней за эту неделю в школе. К ней и к Алинке. И к Ване Виноградову. Но это все здесь. А Мишель не отсюда.

Сейчас – самое время отвернуть от толпы, прижаться к теням и уйти по рельсам в темноту. Фонарь есть, пистолет украден, подаренной тушенки в рюкзаке еще полно – ранец оттягивает плечи, но с этим горбом ей хватит еды на неделю; Мишель рассказывает себе о том, что Саша не зря и неспроста передал ей этот унизительный подарок. Теперь она сможет добраться до его семьи и попроситься в нее – ведь, чтобы ни случилось с ним самим, в ней теперь живет его частичка.

А поверят ей?

Наверное, поверят. Отец у него доктор, значит, добрый человек, и терпеливый. Через неделю и через две живот еще виден не будет; ну что ж, если выгонят, то она сможет где-нибудь перекантоваться, а потом вернется к ним уже с ребенком на руках. С ребенком, который будет до того похож на Сашу, что никаких сомнений ни у кого уже не останется.

А не рано ли она решила идти к ним?

Не рано ли поставила на Саше крест? И почему – только потому что ведьма запретила ей его ждать? Времени с их встречи не прошло еще и месяца. Экспедиция может затянуться еще на долгие недели. Какое право Мишель имеет отчаиваться так рано? Это не предательство?

Мишель дошла до насыпи; она в слепой зоне – все глаза обращены только на поезд. Иди, беги – никто не заметит. Но ноги не идут.

Может быть, те, кто приехал на поезде, что-нибудь знают о казацком отряде? Встретили его на пути – рельсы ведь тут одни – и обменялись новостями? Может, ведьма ошиблась – или нарочно запугала Мишель, чувствуя, что та ее ненавидит?

Рано.

Надо дать Саше еще один шанс – еще один шанс остаться в живых. Надо разузнать про него. И только если люди в поезде ничего не слышали про потерявшуюся экспедицию… или если скажут, что она погибла… тогда Мишель пойдет в Москву.

Завтра.

По лестнице спускается человек. На нем брезентовый плащ, рот забран в намордник респиратора, на ногах болотные сапоги. Ему светят в лицо, наставляют на него стволы – к Полкану наконец вернулась бросившая его гвардия – а человек только приветственно поднимает руку в черной резиновой краге. Он просит:

– Не стреляйте.

Полкан подходит к нему вплотную, Егор изучает прибывшего из-за его кряжистой спины. Полкан радуется. Опускает автомат, принимается крутить самокрутку.

– О! По-нашему говоришь! Курить будешь?

Человек в крагах щурится в фонарных лучах, качает головой.

– Нельзя.

– Что ты будешь делать! Нам тоже, видишь, нельзя, а мы ничего, смолим потихоньку. Откуда прибыли, куда путь держите?

– Нам надо проехать. Нам надо дальше.