Глава 3

Пока я шел по тропинке вдоль канала, мысли вновь унесли меня в прошлое, к тому моменту, когда я, впервые попав в тесный льюисовский лабиринт бесчисленных знаков, символов и условностей, почувствовал себя вдруг пришельцем с другой планеты. Мои родители, по-видимому, отнесли бы Льюисов к разряду людей «простых, но светских»; во всяком случае, оба этих затхлых словечка как нельзя лучше характеризовали всю женскую половину семейства: вечно опечаленную миссис Льюис и ее милых, невзрачных и очень невинных дочерей, Мэри и Хелен.

Отец Арнольда, насколько мне было известно, отошел от дел, но по-прежнему оставался совладельцем небольшой маклерской конторы в Блонфилде, частичке той гигантской мусорной кучи, в которую жадность человеческая превратила божественные ландшафты Саут-Райдинга. Девушки жили с родителями: Мэри посещала педагогический колледж, Хелен подрабатывала в приемной местного доктора, надеясь в будущем здесь же получить место медсестры: обе старательно, по крупицам, закладывали фундамент будущего, стремительно растрачивая ту единственную ценность, которой обладали в настоящем, — собственную молодость. Уже через несколько часов после нашего знакомства сестры, одна из которых была всего-то на два-три года старше, превратились для меня в каких-то пресных тетушек, временами чем-то полезных, в основном как бы несуществующих.

Когда Арнольд сказал мне, что живет в загородном доме, я, естественно, вообразил себе этакий особняк, обитатели которого заняты охотой и лошадьми вперемежку со зваными ужинами и прочими светскими мероприятиями. Лишь сойдя со ступенек поезда и увидев своего приятеля, со всех ног несущегося ко мне по платформе, я осознал свой позорный промах.

— Смотри-ка, я и не сообразил, что ты прикатишь первым классом! А каким же еще, скажи!.. Ух ты, это все твои вещи? Слушай, без такси нам, пожалуй, не обойтись.

С этими словами он подхватил пару огромных кожаных саквояжей, вместе с которыми мне сейчас очень хотелось бы провалиться сквозь землю. Отчаянно пытаясь отвлечь внимание приятеля от коробки с цилиндром и зачехленного охотничьего ружья, сваленных угрюмым носильщиком на тележку, я уже благодарил бога за то, что он надоумил меня, по крайней мере, оставить дома клюшки и удочки: поскольку ни о рыбалке, ни о гольфе Арнольд не упоминал, я не решился смущать его столь явными намеками.

Невдалеке от станции мы нашли частную колымагу с табличкой «такси» и покатили по грязным безликим улочкам типового шахтерского гетто. Машина шла весело, то подскакивая на булыжниках, то скользя с присвистом по трамвайным путям; рельсами здесь, казалось, было пронизано все пространство, включая и ворота заводских строений; бесчисленные трубы извергали клубы зловонного дыма, тут же и оседавшего копотью на мокрых от дождя крышах.

— Видишь, болота тут совсем близко, — Арнольд указал куда-то вбок, где среди общей серости действительно промелькнула зеленая полоска, — жаль, что в первый день такой дождь. Но ничего, давление растет, завтра все будет в лучшем виде!

Вдали показался пенистый желтоватый поток, затем деревянный мостик, а где-то за ним — россыпь крошечных мельниц на зеленой равнине. Возомнив, будто мы покидаем-таки эту преисподнюю, я готов был уже вздохнуть с облегчением, но в ту же минуту автомобиль свернул на боковую улочку и резко затормозил.

— Ну вот и приехали! — радостно объявил мой друг.

Сначала в глаза мне бросился табачный киоск с газетами, затем какая-то контора, затянутая в ржавые жалюзи, наконец между ними, чуть в глубине, за металлической оградой с закопченным орнаментом взору моему предстал маленький домик-кубик из желтого камня какой-то местной породы; за стенками высоких окон виднелось что-то очень знакомое, мятно-зеленого цвета.

Встречать гостей вышла вся семья. Меня первым делом провели в спальню, затем показали ванную — судя по количеству полотенец она была явно одна на всех — и усадили за «большой чай» с пирожками и пирожными, домашними вареньями и консервированными фруктами, ветчиной и говяжьим языком; были тут и сооруженьица, которые Мэри именовала «бламонж» — мы их в детстве называли просто «формочками».

Трапеза эта, очевидно, заменяла здесь ужин: за ней в половине десятого последовал «вечерний чай» — точнее, какао и кофе с молоком и всякой всячиной вприкуску — а затем началась молитва. Все опустились на колени, каждый у своего стула, а мистер Льюис принялся читать, но не по-церковному, а каким-то смешным экспромтом, с оглашением нужд и недостатков всех присутствующих. Прикрыв ладонями нижнюю часть лица, я изо всех сил пытался не расхохотаться, хотя от стыда впору было выбежать вон.

В этот час Спирмонт расслаблялся: лакеи расставляли столики для баккара и винь-ет-уня, мужчины за вином обсуждали перипетии дневной охоты, женщины в спальнях зевали, сплетничали и ждали мужчин. Меня, в основном, не замечали, — разве что кузен то и дело появлялся рядом, чтобы подпустить лениво очередную шпильку, — так что я сидел себе в кресле и делал вид, что смакую портвейн; изнывал, конечно, мучался, но знал, по крайней мере, свое место. У Льюисов меня каждую минуту поджидал сюрприз. Впереди был целый месяц: не слишком ли поспешил я принять приглашение?