Но вот что интересно: поведенческие привычки голодных времён у послевоенного поколения не сформировались, а язык голодных времён оно усвоило.

Мы имеем три слоя восприятия мира и жизни:

― реальность, как она есть;

― картина реальности в сознании;

― язык описания реальности, как она есть, и картины реальности в сознании.

Картины в этих трёх слоях не инвариантны.

В стране установился некий режим. Этот режим совсем не похож на тот, что был в советское время. Но сознание воспринимает и видит этот режим по-советски, структуры сознания сформировались у половины населения Беларуси в советское время. И эти структуры сознания взрослые волей-неволей передают своим детям, рождённым при современном режиме.

Взрослые рассказывают детям о реальности. Но не о той, какой она есть. Они рассказывают о том, как они эту реальность воспринимают. И рассказывают это в словах и категориях языка, которому сами обучены.

Дети видят: то, что им рассказывают, не соответствует тому, что они видят сами. Но у них не хватает интеллектуальных средств, критичности и рефлексивности, чтобы соотнести эти две картины между собой и решить, на какой из картин остановиться.

Хуже того, у них нет языка, на котором можно было бы описывать, обсуждать эту проблему несоответствия и искать его разрешения.

Языки описания реальности, окружающего нас мира и жизни заимствованы либо из описания прошлой, давно прошедшей реальности (Советского Союза), либо взяты из описания другой реальности (Запад, демократия, рынок) — то есть из образования, из того, что пишут в книгах и рассказывают в лекциях, в интернете, в телевизоре про другую реальность.

Бертольд Брехт написал свою «Трёхгрошовую оперу» по мотивам пародийной «Оперы нищих» Джона Гея. Пародия и сатира ХVIII века положена в основу остросоциального произведения ХХ века. Так бывает со структурами сознания.

Сознание, конечно же, отражает реальность, но кривовато, оно не только отражает то, что есть, но и проецирует на реальность свои химеры.

Сегодня (1 марта 2019 года) Лукашенко вываливает на беларусское общество химеры своего сознания, навязывает свою картину реальности — картину реальности, отражающую не столько саму реальность, сколько содержание сознания Лукашенко.

Аналогичную структуру сознания имеют и многие беларусы, включая тех, кто в оппозиции режиму.

Но хуже всего то, что и оппозиция (порой даже очень радикальная), и Лукашенко пользуются одним и тем же языком для описания картин своего сознания и самой реальности Беларуси.

А это отравленный язык и искажённые картины в сознании.

***

Неравная битва дискурса с нарративом.

Лет 50‒60 назад постмодернисты объявили, что время больших нарративов закончилось. Но они забыли уточнить, где, когда такое время было и где именно оно закончилось. Закончилось время нарративов в Германии, Франции, Бенилюксе, Скандинавии. Но в половине стран Европы господствовали именно большие нарративы. Самый большой и мощный нарратив тотально господствовал в СССР, и он же частично распространялся на большую часть Европы и разные другие регионы мира. Схожий с ним нарратив определял жизнь в Китае. И этим нарративам противостоял не меньший нарратив «свободного мира».

Постмодернисты поторопились хоронить нарративы. Они приняли локальную региональную ситуацию за глобальную. Обычный и заурядный евроцентризм, с которым они боролись.