Дело было, вернее всего, в том, что продукты жизнедеятельности составляли небольшой процент от общего объема жидкости в канализации. Больше девяноста пяти процентов клоаки составляли обычная вода и бытовой мусор. Прием ванны, смыв воды в унитазе, вода из кессонов, и даже дождевые потоки – все это попадало в лондонскую канализацию.

Так что с запахами всё было нормально, я бы сказал терпимо, а вот с ориентированием в канализации было проблематично. Двух шахтерских ламп было маловато, чтобы видеть далеко по туннелю. Плюс множество ответвлений. В общем, в первый свой выход мы в коллекторе под набережной Виктории добрались только до первого поворота на Ланкастер- плейс.

И то я не был уверен в этом. Просто влево через расчётное расстояние маршрута было ответвление в виде большого туннеля. Но то оно или нет, было под вопросом. Чуть дальше по коллектору было такое же крупное ответвление. Поэтому было принято решение возвращаться. Видимо придётся Горелову и Зарянскому следующей ночью поработать над маячками, сброшенными вниз через канализационные люки.

Выбравшись назад на поверхность, отмылись в Темзе и направились назад на баржу. Нам с Буровым предстояло двухсуточное ничего не деланье. А вот второй нашей паре придётся поработать. Мой английский был бы хорош в САСШ, но в Лондоне даже не знаю за кого бы сошёл. Буров на английском, практически, не говорил, но прекрасно знал французский.

В своё время его папа – один из уважаемых «иванов» Хитровки нанимал для Пети учителей, желая, чтобы тот зажил нормальной жизнью. Потом какие-то уголовные разборки, отца Бурова убивают, Пётр Фёдорович там кому-то мстит, а потом по подложным документам вольноопределяющимся уходит в армию. Каким образом попал в дворцовую полицию, Буров умолчал, лишь сказал, что о его шалостях с документами начальство в курсе и с прошлой жизнью покончено.

Горелов и Зарянский по информации из их личных дел имеют гимназическое образование. Оба на английском говорят свободно. За англичан не сойдут. Но у Николая Васильевича акцент близок к ирландскому, а у Зарянского? Не знаю, не лингвист, но в любом случае лучше, чем у меня. Так что им и карты в руки. А мы пока на барже посидим.

Второй выход был более удачным, прошли набережную, Ланкастер-плейс, Веллингтон-стрит, Боу-стрит, а вот на Лонг-Арк, можно сказать, потерялись. Поворот на Грейт-Куин не нашли. Точнее повороты были, а вот очередного маячка не нашли. Пришлось возвращаться по меткам-царапинам, оставленным на стенах. На барже озадачили Сергея Владимировича подкинуть ещё маячки на Лонг-Арк и Грейт-Куин.

И вот сегодня удача. Всё нашли. Метки на обратном пути добавляем-обновляем. Через пять дней можно будет идти минировать храм. С выяснением дня капитула Английской масонской ложи проблем не возникло. О нём в открытую писали в лондонской «жёлтой прессе» с предположениями, кто же из правительства, банкиров, промышленников королевства входит в высший совет ложи. Надо же было каким-то образом газетчикам увеличивать свои тиражи и прибыли.

– И кто это у нас без разрешения гуляет по нашим коллекторам? – прервал мои размышления хриплый голос. А на фоне показавшегося выхода из кессона появилось несколько фигур.

– Я же говорил тебе, Хриплый, что посторонние через наш вход в канализацию лазят. Посмотри, какие красавцы. Я таких костюмов и у флашеров не видел. Нам они точно пригодятся, – каким-то подхалимским голосом произнёс ещё один неизвестный персонаж и мерзко захихикал, напомнив мне шакала Табаки из мультфильма про Маугли.

Я продолжал молча идти вперёд, сокращая дистанцию и пытаясь разобраться, сколько человек перед нами, и чем они вооружены. Свидетели нам были не нужны. Буров по оговорённой схеме сместился мне за спину и по тому, как заметалось пламя его фонаря, понял, что Пётр Фёдорович начал стягивать перчатку. Мы уже практически на выходе, метана и другого газа здесь нет, так что можно применять револьвер с глушителем. Я же решился обойтись метательными ножами и тем клинком, который был в трости. Не шашка конечно, но рубить и колоть можно очень даже неплохо.

– И чего молчим? Или от страха язык проглотили? – прозвучал ещё один голос.

Наконец-то говорившие оказались в тусклом свете наших с Буровым фонарей. Пятеро мужчин, трое по фигуре крепыши, двое своей физической формой не блистают. В руках у одного револьвер, двое вооружены дубинами, еще у двоих длинные ножи. Я остановился. Буров встал за мной.

– Кто вы такие и почему в канализацию полезли через наш кессон без разрешения. Вам что не говорили, что он числится за Крепышом из Сохо. Все кто хочет поработать в коллекторе, должны ему заплатить? – ухмыляясь, вооружённый револьвером обладатель хриплого голоса подошёл ко мне вплотную. – Так что с вас штраф. Ваша одежда нам понравилась. Все понятно.

– Что же не понять. То, что мы не знали о каком-то Крепыше из Сохо, особой роли не играет. Правильно?!

– Приятно пообщаться с таким умным человеком. Кстати, откуда вы. Акцент у тебя какой-то странный.

– Я американец. А мой друг – француз из Канады. Но это лишние для вас знания. Джон, работаем? – с этими словами я сделал шаг в сторону.

Тут же раздался щелчок байка, «шлепок» и во лбу, видимо, Хриплого появился третий глаз, а из затылка брызнула кровавая взвесь. Бросаю трость и выхватываю метательный нож, закреплённый на запястье левой руки, в которой держу фонарь. Бросок в крайнего, удивлённо застывшего, «помоечника». Второй нож достать не успел, так как Буров закончил стрелять из-за того, что кончились цели.

– Фонарь погаси, – скомандовал я Бурову, проделывая такую же операцию со своей лампой Вольфа.

Наступила тишина, в которой слышалось только бульканье из пробитого горла представителя лондонского дна. Я стянул перчатки, расстегнул костюм и достал револьвер.