Напомню читателю, что вскоре после смерти Сталина среди нового советского руководства разыгрался очередной акт борьбы за власть. Берия был в первом «триумвирате», ставшем во главе государства после смерти Сталина (Маленков, Молотов и Берия). Берия занимал ключевые позиции в области государственной безопасности.
В июле 1953 года Берия был арестован. Вскоре после его ареста Центральный Комитет партии разослал письмо во все партийные организации Советского Союза, в котором указывалось, что Берия стремился к свержению советского правительства и к установлению своей единоличной диктатуры. Среди фактов, которые должны были подкрепить это обвинение, фигурировало его намерение освободить из заключения «английского шпиона» Майского и даже сделать его своим министром иностранных дел. В письме ЦК КПСС содержались также извлечения из показаний самого Майского. Майский якобы признал, что, проведя много лет на заграничной работе, он утратил чувство принадлежности к своей родине и уже не знал, была ли Англия или Советский Союз его отечеством. Англия казалась ему ближе, чем Советский Союз. Разумеется, что к шпионажу такое признание никакого отношения не имело...
Те, кто хорошо знали Ивана Михайловича, могли легко себе представить, что его могли принудить сказать нечто в этом роде. Он мог предполагать, что, сделав несколько шагов навстречу следствию, он тем смягчит его, тогда и следователь пойдет ему навстречу, и в конце концов будет достигнут компромисс. Майский, находившийся в одиночном заключении, не знал, что Сталина уже нет в живых, хотя, как он мне говорил, по некоторым неуловимым признакам он чувствовал, что произошло нечто важное. Видимо, Майский сделал свои признания чересчур поспешно и попал в ловушку, которую расставил ему не столько следователь, сколько обстоятельства и его собственная склонность к компромиссу.
Между тем Берия еще до того, как он лично ознакомился с обвинениями, выдвинутыми против Майского, не сомневался в том, что Майский неповинен ни в шпионаже, ни в измене, ни в чем-нибудь другом в этом роде. Согласно некоторым данным, Берия действительно хотел освободить Майского, но не успел, так как был арестован сам. Далее события развивались довольно просто: поскольку Берия хотел освободить Майского, следовательно, Майский симпатизировал Берии. Письмо Центрального Комитета по делу Берии было составлено в спешке, и, как позднее признавался Хрущев, в то время было очень удобно валить все на Берию.
Майский был не единственным, фигурировавшим в письме в качестве «агента». Были и другие люди, также названные «агентами», но они не только не были потом арестованы, но некоторые из них остались даже членами партии.
Конечно, Берия был преступником, но вряд ли в то время был хоть один из членов Политбюро, чьи руки не были бы по локоть в крови. Это абсолютно ясно вытекает из материалов, опубликованных в советской печати в связи с XXII съездом КПСС в 1961 году.
Так как имя Майского было упомянуто в деле Берии, новое советское руководство считало неудобным освободить его немедленно, тем более что в материалах следствия содержалось его собственное «признание». Возвращение к «нормальной» судебной процедуре странным образом ударило по Майскому. Было решено предать его суду.
Но Майский не был единственным дипломатом, арестованным в то время. Зинченко, Коржа и других бывших сотрудников советского посольства в Лондоне во время войны постигла та же участь. Среди арестованных был также бывший редактор
Арест Майского не должен вызывать удивления, учитывая его прошлое и личную неприязнь Сталина к нему. Однако тот факт, что в то же время были арестованы другие служащие лондонского посольства, указывает на особенность этого дела
Естественно, что каждый шаг Молотова, будь то в Англии или в США, тщательно наблюдался разведывательными и контрразведывательными органами СССР, и их донесения докладывались на самом «верху».
Некто, назовем его условно Ивановым или X., имевший определенное отношение ко всему этому делу, рассказал мне, что следователь наводил обвиняемых на разговор о поездке Молотова в Англию и США. Постепенно вырисовывается такая картина: Сталин, лично знакомясь с материалами о пребывании Молотова за границей, обратил внимание на то, что Молотов часть своего пути провел в отдельном салон-вагоне. В мозгу Сталина зародилось подозрение, которое так и сохранилось до конца его дней, а именно, что Молотов не случайно ехал в салон-вагоне: это был наиболее удобный способ, чтобы договариваться с американцами за спиной Сталина.
Так доверие Сталина к Молотову пошатнулось, а к концу жизни Сталина давно овладевшая им подозрительность — эта болезнь тиранов — еще больше усилилась. Сталин приказал, чтобы все обстоятельства поездки Молотова были тщательно расследованы: результаты расследования, хотя и были благоприятны для Молотова, подозрений Сталина до конца не рассеяли.
Я спросил Майского относительно этого эпизода и получил ответ, что лично его следователь об этом не расспрашивал; однако людей, арестованных до Майского, о деталях поездки Молотова допрашивали. Можно предположить, что согласно составленному еще до смерти Сталина сценарию процесс над Майским и сотрудниками лондонского посольства должен был стать прелюдией к более важному судебному процессу над Молотовым.
Майского судили летом 1955 года. Суд был закрытым. Майский был обвинен в измене родине и в антисоветской деятельности. Главным свидетелем обвинения выступал доктор экономических наук, профессор и полковник в отставке Григорий Абрамович Деборин, старший сын знаменитого философа и так называемого «меныпе-виствующего идеалиста» Абрама Моисеевича Деборина.
Почему выбор следствия пал на Григория Деборина, Майский объяснял мне следующим образом: он, Майский, был одно время председателем совета в академическом городке Мозжинка, вблизи Звенигорода, в 70 км от Москвы. Г. А. Деборин, который постоянно жил на даче своего отца, был в этом совете заместителем Майского. Оба интересовались политическими проблемами и часто прогуливались вместе, болтая на различные политические темы. На суде Деборин свидетельствовал, что эти разговоры носили со стороны Майского антисоветский характер (для меня, например, ложь Деборина абсолютно очевидна, так как, зная Майского в течение трех десятилетий, я твердо убежден, что на такого рода высказывания он просто был органически не способен).
Майский отклонил услуги адвоката и сам защищал себя. «Во время суда, — рассказывал мне Майский, — я морально уничтожил Деборина и доказал, что он лжет»[6].
Обвинения Майского в шпионаже и в измене отпали. Однако Майский находился под следствием два с половиной года, и с точки зрения власти было нежелательно просто признать его невиновным и освободить. Надо было оправдать его содержание под следствием столь длительное время. Поэтому после того как обвинения в государственной измене и шпионаже отпали, Майскому были предъявлены обвинения в каких-то служебных нарушениях или упущениях, сделанных им в бытность его послом в Лондоне. Он был приговорен к относительно суровому (по западным стандартам) наказанию: шесть лет тюремного заключения. Но вся процедура была продумана заранее. Майский апеллировал в Президиум Верховного Совета СССР с просьбой о помилование и был прощен. Он был освобожден немедленно после суда. Но самое удивительное случилось позднее: Майский был полностью реабилитирован по гражданской линии и приговор суда был отменен. Случай совершенно уникальный в партийно-советской практике.
Майский говорил мне, что положительную роль в его деле сыграли Ворошилов и Булганин. Кстати, первого Сталин считал также английским шпионом! Однажды я спросил Ивана Михайловича (это было в 1974 году, незадолго до его 90-летия я писал юбилейную статью):
— Скажите мне, Иван Михайлович, несколько раз в Вашей жизни Вы буквально оказывались на краю гибели — во время гражданской войны, вероятно, в 1937 году и затем в 1953. Каким чудом Вам удавалось спастись?
Старик посмотрел на меня своими большими и еще очень живыми темно-карими глазами, слегка улыбнулся и сказал: «У меня всегда хорошо работала голова». И я подумал: «Проживи Сталин еще месяц или два, и ничто не помогло бы ни Ивану Михайловичу, ни Вячеславу Михайловичу (Молотову), даже хорошо работающая голова».