Но на этом дискуссия не окончилась. Газета начала публиковать отклики на статью, и эта публикация растянулась более чем на полгода. Наиболее интересная статья была написана профессором А. 3. Манфредом. Очень хороший стилист, Манфред ловко воспользовался псевдоглавной мыслью Турока о стиле в историческом исследовании, чтобы подчеркнуть, что недостатки советской исторической науки относятся в наибольшей мере к форме литературного изложения. Так бумеранг полетел назад...

Как это обычно случается после дискуссии в Советском Союзе, обиженная сторона засыпала вышестоящие инстанции — Президиум Академии наук СССР и Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза — жалобами. Дело дошло до секретаря ЦК по идеологическим вопросам М. А. Суслова. Но здесь «обиженные» просчитались. Суслов разрешил опубликовать как итог дискуссии письма читателей, но предложил попутно разъяснить в позитивном плане, кто такие лица, затронутые в статье... На том дело и окончилось глубокой осенью 1961 года в момент подготовки XXII съезда КПСС. Этим, должно быть, и объясняется неожиданно либеральная позиция Суслова. Ведь XXII съезд нанес сильнейший удар по сталинистам, приняв решение о выносе тела Сталина из Мавзолея на Красной площади в Москве.

Директор Института истории академик В. М. Хвостов, самый влиятельный и самый сильный человек в исторической науке за тридцать послевоенных лет, не мог простить Туроку его выступления в «Литературной газете». Вскоре Турок был вынужден покинуть Институт истории и перейти на работу в Институт славяноведения и балканистики.

Для своего времени статья Турока и полемика, вызванная ею, имела немаловажное значение, так как неудовлетворительное положение в исторической науке оказалось в фокусе внимания общественности, статья была как бы прелюдией Всесоюзного совещания историков, собравшегося в 1962 году.

Созыв Всесоюзного совещания историков (18-21 декабря 1962 г.) был логическим следствием решений XX и XXII съездов КПСС по ликвидации вредных последствий диктаторского режима так называемого периода культа личности Сталина. Оно было созвано по решению ЦК КПСС и Совета Министров СССР и носило таким образом совершенно официальный характер. Все основные доклады, сделанные на совещании, были, разумеется, предварительно согласованы в высших партийных органах и одобрены ими.

После XXII съезда партии консервативные элементы в партии, сталинисты, хотя и ушли на некоторое время в тень, однако оружия не сложили, исподволь готовясь к реваншу. От участников XXII съезда я знаю совершенно достоверно, что в кулуарах съезда, особенно после принятия решения о выносе останков Сталина из Мавзолея, ряд крупных работников партийного аппарата почти открыто высказывали осуждение решений съезда и фактически начали сколачивать оппозицию. К сожалению, Н. С. Хрущев не обладал достаточной проницательностью, чтобы разгадать эти маневры, и достаточными силами, чтобы завершить дело, начатое на XX съезде партии. Постепенно он все больше оказывался в состоянии изоляции, ибо те мероприятия в области государственного строительства, которые он предлагал, фактически наталкивались на саботаж тех, кто должен был осуществлять их реализацию на местах. Создается впечатление, что его сознательно подталкивали на непопулярные и несбалансированные действия, подрывая тем самым его авторитет и ту популярность, которую он завоевал среди широких кругов народа в первые годы послесталинской эры. Ко времени созыва Всесоюзного совещания историков внутренняя борьба в партии была в полном разгаре. Вот почему это совещание, которое могло бы открыть для историков новую эру, фактически осталось нереализованным.

И все же, несмотря на то, что об этом совещании очень скоро после его завершения начали стыдливо умалчивать, оно сыграло положительную роль. Впервые за несколько десятилетий на этом совещании было определено положение в исторической и в других общественных науках, сложившееся в годы неограниченной диктатуры Сталина.

Уже тот факт, что основной доклад был сделан секретарем ЦК КПСС, руководителем Международного отдела Б. Н. Пономаревым, а совещание открыл президент Академии наук СССР М. В. Келдыш, поднимало значение этого форума историков СССР.

Совещание было весьма представительным. Огромный актовый зал Московского государственного университета на Ленинских горах едва мог вместить всех участников пленарных заседаний. Решительная антикультовская направленность совещания была с самого начала подчеркнута М. В. Келдышем. В частности, он заявил: «Смелые революционные меры, осуществленные нашей партией за последние годы во всех областях политической, экономической и культурной жизни страны, исключительно благотворно сказались и на развитии советской исторической науки. В результате преодоления вредных последствий культа личности Сталина наши историки получили все возможности для успешной работы». Эти слова отражали не столько реальное положение дел, сколько возможность создания такого положения.

В обобщающем докладе Пономарева все акценты были расставлены довольно точно. Докладчик проанализировал состояние исторической науки за три десятилетия и, как полагается, прежде всего отметил значительные достижения, особенно в накоплении колоссального фактического материала и создания на этой основе ряда «стройных концепций» по истории формаций, народных движений, общественно-политической мысли и пр. Большое внимание было уделено в докладе Б. Н. Пономарева, а также в ряде других докладов анализу ошибок в исторических оценках в период диктаторского режима. Прежде всего им был точно определен рубеж — 1931 год — письмо Сталина в редакцию «Пролетарской революции». Сталин, по мнению Б. Н. Пономарева, подчинил историческую науку своим собственным, зачастую неправильным взглядам на исторический процесс и задачам возвеличивания своей собственной личности. «Если суммировать отрицательные последствия культа личности для исторической науки, — говорилось в докладе, — то их можно свести к трем главным моментам: во-первых, умаление роли Ленина, роли масс и партии в истории нашей страны и искажавшее истину превознесения роли Сталина; во-вторых, распространение не-марксистского подхода к изучению исторического процесса, субъективизм и произвол в оценке исторических событий и деятелей; это, наконец, в-третьих, обстановка администрирования, недобросовестной критики в научных коллективах, приклеивание различных ярлыков» (стр. 19). Если суммировать вред, нанесенный исторической науке в период сталинской диктатуры, то, согласно докладу Б. Н. Е1ономарева, Е. М. Жукова, В. М. Хвостова и другим докладам и выступлениям, он сводился к следующему:

Вульгарное противопоставление партийности исторической науки ее объективности, в то время как партийность есть высшая форма объективности.

Догматизм и начетничество.

Произвольная оценка событий, фактов, лиц, связанная с нарушением законности, и репрессирование многих деятелей партии и государства, что автоматически приводило к извращению их роли в борьбе за революцию и социализм.

Упрощенчество в освещении исторического процесса, насильственная подгонка его под угодные Сталину схемы... В результате — вопиющие нарушения исторической правды.

Волюнтаризм в освещении послеоктябрьского периода. Фетишизация директив и выступлений Сталина, выдача декларативного за реально существующее.

Лживая теория «двух вождей» революции.

Лживая версия о решающей якобы роли Сталина во время гражданской войны. Объявление врагами народа видных соратников Ленина. Фальсификация деятельности местных органов партии и власти.

Замалчивание ленинской критики ошибок Сталина.

Замалчивание грубых ошибок Сталина, Молотова и Кагановича при проведении коллективизации.

Вопреки очевидным фактам и несмотря на совершенные Сталиным крупнейшие ошибки накануне и в ходе Великой Отечественной войны, ему приписывалась решающая роль в победе советского народа.