Скопировать манеру великовозрастного Юрочки не представляло для Горяновой труда. Даринка зеркально повторила его напряженно — вальяжную позу, а потом доверительно сообщила:

— Ах, как я Вас понимаю, Юра! — и, не дожидаясь его реакции, сразу воскликнула так же истерично, как и он, стараясь максимально достоверно передать интонацию. — И полностью с Вами согласна! Альгис уже давно провел все свои важные прелиминарии, но даже сейчас играет перед нами в «серьезный деловой разговор», — и она изобразила руками две кавычки.

Юрий, не ожидавший поддержки, удивленно кивнул.

— Кстати, — расплылась девушка в широченной сладкой улыбке и протянула через стол для приветствия руку, — меня Даринелой зовут, а для друзей, — и она доверительно наклонила к нему голову, — Дарочкой.

— В общем, Альгис, — заговорила она строгим, манерно — блондинистым голосом с Истоминым, переводя на того обиженный взгляд и вытягивая по- утиному губки, — ты никого не обманешь! Ты нам с Юрочкой понятен насквозь! Правда, Юрочка? — и она снова поменяла позу, копируя, как зеркало, истоминского брата. А это был он, в этом у Горяновой не осталось никаких сомнений.

— Альгис, вот почему ты не говорил, что у тебя такой очаровательный брат? Дай угадаю… Боялся конкуренции? И не напрасно! Юрочка молод, хорош собой, и вполне вероятно, прекрасно образован. Вы, кстати, Юрочка, что заканчивали?

От Даринкиного напора тот немного растерялся:

— Я учился в частной юридической школе в Англии. Ее название Вам вряд ли что — нибудь…

Даринка прервала его восторженным всхлипом:

— Ах, Англия! Вы учились в Англии! Вы, оказывается, такой умница… Все-таки английская школа — не чета нашему российскому недообразованию… Ах, Вы такой счастливчик! — и она постаралась вложить в свой взгляд как можно больше тошнотворной приторности.

А между тем время неумолимо тикало, и надо было срочно под благовидным предлогом выводить братца из — за стола. Горянова судорожно перебирала темы, но, не найдя ни одной безопасной, решила остановиться на непредвзятой, открытой и довольно грубой лести (она обычно всегда срабатывала с никчемными людьми) и все той же старой, доброй Англии.

— Юрочка, — защебетала она с удвоенной силой, — давайте ненамного оставим вашего скучного братца, пусть поест в одиночестве свой довольно мерзкий на вкус устричный суп, у него здесь через полчаса какой — то кастинг намечается. Я слышала. Вот вы и подоспеете к нему, а я пока вас хочу познакомить с моей сестрой. Представляете, так все замечательно сложилось! — и она восторженно закатила глаза. — Эля, моя младшенькая, кстати тоже красавица, она просто обожает Англию, и она празднует здесь свой день рождения. Вон там… Видите? Чудесная компания! Давайте я Вас познакомлю! Она будет просто счастлива!

— Ээээ… — протянул растерявшийся от такого напора Юрий и нерешительно посмотрел на брата, но, уже подхваченный под руку решительной Даринкой, вставал с места.

Он, правда, раза два с оглядкой посмотрел на Истомина, словно опасаясь, что тот, подобно волшебному герою, растворится в воздухе. И даже сделал неосознанную попытку остаться, но Горянова была на чеку.

— Да я вам говорю, никуда наш Альгис не денется, правда ведь, моя зайка? — Горянова изо всех сил пыталась успокоить Юрия и была занята только им, но все — таки заметила, как на фразу «моя зайка» Истомин — старший не удержался и иронично дернул уголком губ. — И будет ждать нас с вами, как послушный мальчик…Вам ведь, Альгис, хватит полчаса, чтобы поесть в гордом одиночестве? Ну вот! Видите? Он кивнул! Так, пойдемте же, Юрочка! — и она потащила его прочь от стола, краем глаза заметив широкую фигуру Крагаева, показавшуюся во входной арке напротив.

«Успела!» — билась счастливая мысль, и Даринкина улыбка впервые за это время стала искренней.

Но вывести Истомина-младшего — это полдела! Горяновой же предстояло удержать мужчину на расстоянии хотя бы минут двадцать (Крагаев не любил долгих разговоров) среди абсолютно незнакомых ему людей. Вот это было действительно сложно! Еще надо было как — нибудь подать родителям и Ванечке знак, чтобы те не сломали Даринкину игру. Но здесь Горянова всерьез надеялась на то, что они все поймут без слов. Ведь они любят её и понимают, как никто… Правда? Ведь любят? И верят в нее? И все поймут? Что бы она ни говорила… Что бы она ни сделала…

На самом деле Даринка боялась. Идя под руку с Истоминым — младшим, она, беспрестанно болтая, как могла, задерживала шаг. Но расстояние неумолимо сокращалось. Они подошли к столу как раз в тот момент, когда Паршин Володька, давний Элькин воздыхатель и по совместительству однокурсник, уже изрядно пьяненький, пел имениннице очередной дифирамб. И вся молодежь, тоже, надо признать, далекая от эталона трезвости, была занята. О счастливое беззаботное племя! Как вовремя вы попали в плен неясных мыслей и чувств, затуманенных алкоголем! Поэтому появление Горяновой под руку с довольно — таки очаровательным мужчиной, в дорогом модном прикиде, в полной мере смогла оценить только Елена Артемовна. Она, увидев дочь, идущую под руку с незнакомым мужчиной, не раздумывая, скорбно поджала губы, а потом прожгла Горянову жгучим патетическим взглядом вавилонской праведницы. Элька, слава Богу, была занята собственной персоной. Ведь что может быть важнее, чем выслушивать в свой День рождения страстные пожелания любви и счастья от поклонников и друзей всех возможных сортов и званий. Папа же, поймав на расстоянии Даринкин взгляд, молча, никого не дожидаясь, опрокинул стопочку водки…. А Ванечка… Ванечка болезненно поежился и опустил глаза. И этот жест, жест, полный скрытой тревоги и какого — то обреченного смирения, заставил Даринку запаниковать. У Горяновой сразу перехватило дыхание. Она посмотрела на Пименова прямо, не мигая, пытаясь взглядом передать просьбу, мольбу, заклиная посмотреть на нее, понять, почувствовать, наконец поверить… Но он уже опустил голову, судорожно перебирая что — то вилкой в полупустой тарелке… А Даринка сейчас, именно сейчас вдруг с ужасом осознала, чем рискует… Вспомнила ту горькую ссору с Пименовым и за одно мгновение представила свою жизнь без него… и испугалась… не на шутку испугалась… и трижды пожалела, что взяла на себя эту обременительную роль мировой спасительницы. Да вообще, кто ей этот Истомин, чтобы из — за него ставить на весы такие драгоценные, такие хрупкие, такие необходимые до дрожи отношения с Ванечкой? О проклятый характер, втравивший ее в эту гадкую авантюру…