— В целом — да! Все модно, красиво, строго, дорого… Все для одной успешной девушки.

— Все, как Вы и ожидали?

— Нет! Мне почему — то казалось, что здесь будет много уюта, шерстяных вязаных вещей, цветов и розовая чашечка с золотым ободком.

— Вязать не умею. Цветов нет — вянут, кактус вместо них, а чашечка имеется, — усмехнулась Горянова, — но только она не розовая…

— Не сбивай, меня! Не уводи в пространные дали…

Горянова фыркнула и подняла, как тот Фриц, две руки, сдаваясь.

Истомин качнулся вперед, складывая руки перед собой в замок, и плотно ставя ноги на пол.

— Я в большом долгу перед тобой, — начал было он глухо, но Даринка его прервала, протестующе замахав руками:

— О нет! Только не это! Прекращайте, Альгис Саулюсович! — и она вскочила с кресла, немного нервно шагнув в сторону, а потом снова опустившись на место. — Хочу Вам напомнить, — продолжила она твердо, что Вы ни о чем меня не просили, и все, что я сделала, я сделала сама, и Вам не стоит теперь испытывать ко мне давящее чувство вечного должника. Идите с миром, Альгис Саулюсович, — добавила она зло и резко, — я рада, если смогла Вам помочь! И на этом все! Закрыли вопрос!

Он резко встал с дивана и в одно мгновение навис над ней, протягивая руку, Даринка недоуменно тоже протянула ему свою, а Истомин одним движением вытянул её из кресла, тягуче притягивая к себе почти вплотную, скользнув властно рукой по спине и заключив ее в объятия.

Даринкино сердце застучало, как сумасшедшее, она хотела отстраниться, но он не дал.

— Почему? — властно продолжил он. — Почему ты помогла мне? А? И еще один вопрос, который не дает мне покоя, откуда ты узнала о Юргисе? Я не афиширую эту информацию, если не сказать больше, я её тщательно скрываю!

Горянова пыталась вывернуться из его цепких объятий, но он крепко держал ее, заставляя паниковать.

— Разговор… — решила признаться она. — Я случайно услышала Ваш разговор с мамой, тогда, в Питере, и просто связала потом в «Праге» все воедино…

Он дернулся, и кривая улыбка испортила его красивый рот:

— Пожалела? Ты меня банально пожалела? А я, дурак…

— Нет, — тихо шепнула Даринка, — просто все было таким несправедливым… Знаешь, Альгис, — и она мужественно встретилась с ним взглядом, — я ведь тоже не умею говорить «нет» тем, кого люблю… Я столько вынесла из — за этого, и мне не хотелось, чтобы и ты… Ведь ты, Альгис, большая умница, — и сразу откуда-то стали наворачиваться слезы, и Горянова попыталась их сдержать, жалко улыбнувшись, — ты сумасшедший трудоголик, и ты просто очень хороший человек. Мне показалось несправедливым, если какая — то эгоистичная дрянь отнимет у тебя все это. Ведь я знаю, как это больно, как это мучительно больно, когда у тебя отнимают то, что ты заработал своим потом и кровью. Я не хотела этого для тебя… И это не жалость! Это понимание…

Он губами сократил расстояние между ними, впиваясь в ее рот страстно и требовательно, прижимая ее к себе, стараясь максимально раствориться в ней. Он целовал ее безудержно, и Горянова также отвечала ему, совершенно не испытывая стыда и мук совести. Ведь она знала, что продолжения не будет… Его руки скользили по ее телу, рождая сладкую дрожь..

Разгоряченный, тяжело дышащий, он, наконец, оторвался от нее и теперь старался что — то судорожно разглядеть у нее на лице.

— Почему? — спросил он, все еще не выровняв дыхание.