Мне кажется, что путь к цели может быть так же интересен, как и сама цель. Тут складывается каламбур, и возникает масса вопросов… Но все же начнем. Итак — они сели в купе. Поезд тронулся, а они продолжали сидеть. Василий с Николаем на одной лавке, а Павел с Петром на противоположной. Пока они не знали, с чего начать, что предпринять, потому что все осознали вдруг, что путешествие началось. Каждый думал: с чего бы начать, что бы такое выкинуть, чтобы запомнилось это начало и вспомнилось потом. Они искали подходы друг к другу.

А в это время из прохода к дверям приблизилась проводница. Было время ей выходить на «сцену»: раскладывать билеты, брать деньги за белье. Она преобразилась с тех пор, как стояла на перроне. Теперь на лацканах куртки лежал белоснежный воротник, волосы вились локонами, губы подкрашены, на носу трогательно белел явный след пудры. Но в руках ее было что-то совершенно невероятное, противоестественное — раскрашенный и отдающий глянцем портрет Петра.

— Как вас звать, незнакомка? — тут же спросил, предупредил, но почтительно, робко Николай. Он хотел опередить и каким-то образом сгладить следующую, накатывающую лавиной сцену, от которой, казалось, было уже невозможно увильнуть, не впасть в неловкость…

— Людмила, — сказала девушка, отчего и сквозь пудру бросился румянец. Просто катастрофа, а не девушка.

— Должен вам сказать, Людмила, — заторопился Николай, — то, что вы делаете, и то, как вы делаете, — это с ума сойти… Только не смущайте Петра Игнатьевича, потому что он стеснительный. Я хочу попросить… Да, как бы так устроить, конечно, с согласия Петра Игнатьевича, — и Николай посмотрел на него, улыбаясь, — чтобы вы нас закрыли, что ли, не в буквальном, а как тему, как серию, как представление. Может быть, я что-то не то говорю? — Николай обратился к Петру.

Вопрос был каверзный, и Петр промолчал.

— Да я же все понимаю, — сказала Людмила, словно в раздумье. — Вы такие смешные, надо же. Никто вам мешать и не будет, я уж всех предупредила…

Любовь и сострадание соседствовали в ее голосе. А что же может быть лучше этих качеств, встреченных в самом начале путешествия! Это был знак.

— Куда же вы! — сказал было Василий, но смолк. Потому что Людмила-проводница лукаво приложила палец к губам. И дверь закрылась, щелкнув. И тут сразу как-то грустно сделалось всем.

Петр, с серьезным видом, достал книгу, очки и стал читать. Но быстро оставил это занятие — его явно тяготила повисшая тишина.

— Но я же не виноват, — сказал он. — Что я мог поделать! Что я мог сказать? Что я должен был сделать?

— Да нет, ничего особенного не случилось, — сказал робко и медленно Николай, сдерживая улыбку.

— Ты должен был задержать эту девушку, — сказал Павел, тоже сохраняя серьезность. — Не знаю, каким образом, но надо было сказать ей несколько очень хороших слов.

Павел вытащил из глубокого кармана своей куртки дорожные шахматы и молча принялся расставлять фигуры.

Василий с Николаем вышли в тамбур покурить, оставив братьев наедине.

— Если и дальше будет так продолжаться, — сказал Василий, — мы не пропадем…

— Это как же? Что ты имеешь в виду?..

— Значит, везде и всюду мы будем окружены прекрасными девушками, нам будут открыты все входы и выходы, на нас теперь проба приятелей Петра… Если и не золотая, то серебряная точно.

— Ну и шутник! — ответил ему в тон Николай. — А я подумал, тебя стала раздражать компания…

— Меня? Да ты с ума сошел, никогда мне не было так весело. И я с надеждой думаю о компании, о том, что нам предстоит. Обычно, ты знаешь, ожидание, оно утомительно, а тут… Только вот о чем хочу спросить тебя: что это Петя так пристально на меня смотрит?