Я заверила ее, что все хорошо и я постараюсь заниматься лучше, однако заерзала под ее взглядом.

– В этом возрасте бывает сложно. Не такая я старая, чтобы не помнить, каково это – быть одиннадцатилетней.

Удивительно. Нам она казалась древней, как и все взрослые. Кроме Мэтти, эдакого Питера Пэна. Как он умел веселиться, дурачиться… Мама этого терпеть не могла. Особенно когда мы играли в «тюрьму». Особенно когда мы играли без нее.

– Хватит. Наведи у себя порядок, Софи. Устроила свинарник.

– Это моя комната.

– В моем доме.

– В квартире, к тому же съемной.

Следующим доставалось Мэтти. Я почти засыпала, когда меня будили их споры на повышенных тонах.

– Это янтарь; я подумал, он очень идет к цвету твоих глаз.

– Без коробки?

– Так продавался.

Тишина звенит громче слов.

– Это ее, да?

– Что?

– Думаешь, я позабыла о сережке?

– Господи Иисусе, Эми! Я же сказал…

– Я слышала. Но и я тебе кое-что говорила.

– Просто хотел сделать тебе приятное. Не нужно ожерелье – не бери.

– Миссис Коэн замечала, как ты возвращаешься домой поздно ночью…

Миссис Коэн, соседка Мэтти, любительница подглядывать из-за занавески. Мы столкнулись с ней, когда хотели сделать ему сюрприз по возвращении из Ирландии. С тех пор мама называла ее «Суп-с-мацой»: сильный еврейский акцент запомнился нам ярче, чем фаршированная рыба, которой она нас потчевала. «По рецепту моей венгерской бабули».