В этом у нас много общего.
В тот вечер Мэтти снова позвонил маме. Я тоже сняла трубку в своей комнате.
– У нас был хороший день, Эми. Мой адвокат порвал девчонку на части. У полиции нет дела. Очевидно, они фабриковали улики направо и налево.
После слов о «хорошем дне» я уже ничего не слышала. Думала обо всех уликах, которые стали известны в ходе судебных разбирательств: фотографии с мест преступлений, отпечатки ног, совпадающие с ногами Мэтти, видео с членами семей погибших, плачущими у входа в Олд-Бейли.
У меня постоянно тряслись руки. Ком в горле не проходил. А Мэтти говорил о происходящем так холодно и спокойно, словно речь шла о погоде.
Поразительно, что другим он совсем не казался холодным. Женщины, очарованные его обаянием и привлекательной внешностью, ежедневно выстраивались в очередь, чтобы занять место в «зрительном зале». Некоторым темная слава убийцы вскружила голову настолько, что они красили и завивали волосы на манер излюбленных жертв Тени. Это психологическое отклонение называют гибристофилией. Синдромом Бонни и Клайда[34]. Как угодно назови, только в голове не укладывается.
Многие говорили, что Мэтти не похож на убийцу, что такого незазорно познакомить с родителями.
Мэтти обаял не только женщин. Чем дольше шел процесс, тем больше людей сомневались в его причастности к преступлениям. Кого-то смутили сбивчивые ответы Грейс Кинан на перекрестном допросе, другие утверждали, что в деле нет неопровержимых доказательств. Я не знала, что такое косвенные улики, и даже когда прочитала в словаре, мне потребовались разъяснения.
По «Радио Лондон» какой-то эксперт объяснил, что «вне всяких разумных сомнений» означает полную уверенность в виновности, чтобы вынести однозначный приговор. Дальше он заговорил о показаниях Грейс Кинан.
– Когда адвокат защиты закончил допрос, сама девочка засомневалась, что именно Мелгрен напал на ее сестру.
Мама цеплялась за возможную невиновность Мэтти. Надежда, как игрушка, которой дразнят младенца, а только он к ней потянется – тут же отнимают.
– Его оправдают, – сказала мама. – Обязательно. У меня предчувствие.
Я же не знала, что чувствовать. В равной степени ждала как обвинительного, так и оправдательного приговора. В тот день в кафе я убедилась в его причастности, только со временем уверенность сошла на нет, и от этого все еще больше усложнилось. Я жаждала определенности. Любого окончательного решения.
– Почему ты так уверена, что он не виноват? – спросила я у мамы.
– Потому что я его люблю, – сказала она так, будто это было очевидно.
С 1981-го по 1983 год по Северному Лондону прокатилась волна однотипных убийств. Кроме восьмилетней девочки, все жертвы были похожи внешне: стройные миниатюрные брюнетки с темными вьющимися волосами до плеч. Их обнаруживали на мусорных свалках, в кустах, прудах и канавах. Однако в полиции полагают, что жертв намного больше и их тела еще не найдены.
Какими бы страшными ни были преступления, долгое время их затмевала личность убийцы, его харизма и приятная внешность, а также противоречивые показания свидетелей и упорное нежелание Мэтти Мелгрена признать свою вину.
Центральной уликой, на которой основывалось следствие, были отпечатки босых ног на местах преступлений. По отпечаткам ног можно выяснить некоторые особенности человека – например, форму стопы и даже походку.
Исследования в этой области свидетельствуют о том, что форма отпечатка индивидуальна, пусть и не настолько, как отпечатки пальцев или ДНК*; тем не менее применимость следов ног в качестве весомых доказательств остается спорной.
Более того, в 1999 году по результатам нового исследования ученые пришли к выводу о том, что, несмотря на широкое применение таких доказательств в уголовных делах, улики в виде отпечатков ног не являются безусловным подтверждением, и к ним нужно относиться с осторожностью.