Глава 53

Когда я вспоминаю о том, что было дальше, дни сливаются в запутанный клубок обрывочных видений. Калейдоскоп воспоминаний. Беспорядочных и бессмысленных.

Зато отлично помню чувство вины. Я испытывала ее, как испытывают физическую боль от сломанной ноги или ножевого ранения. Она меня изматывала, так что я не могла ни двигаться, ни дышать.

Ночью меня мучили кошмары, я просыпалась в поту, хватала ртом воздух. Не могла есть, не могла спать. Меня все время трясло.

Пробовала молиться, только после «Отче наш…» не находила слов. То есть слова я помнила, просто не считала себя вправе их произносить.

Что, если все это было ужасной ошибкой?

Я думала о сережке в квартире Мэтти, о топорике, о том, что он врал нам про кризисный центр. Про все те случаи, когда он якобы дежурил. Думала про Нив Кинан, чье изуродованное лицо не могли опознать даже родители. О Джемме Николс, которую нашли в кустах совсем близко от нашего дома. О том, как Мэтти смеялся, когда узнал, что ее поначалу приняли за манекен.

Думала о его погибших родителях, у которых он «гостил». И о том, что именно он предложил мне собирать газетные заметки об убийствах.

Затем я подумала о том, что мама сказала полицейским. Когда-то раньше уже задерживали не того. Что, если это произошло снова? Или что, если убийцей действительно был тот разнорабочий?

Думала о том, как сильно любила Мэтти, и о том, что смогла бы распознать серийного убийцу. Представляла его добрый взгляд, морщинки вокруг глаз, когда он смеялся. Вспоминала, как он всегда заступался за меня. Убийцы так себя не ведут. Не могут.

А психологический портрет преступника? Мэтти не был одиноким и прекрасно чувствовал себя в обществе. Уж если на то пошло, описание полиции скорее подходило не ему, а маме.

Едва мне удавалось убедить себя в его невиновности, как другие воспоминания разносили стройную теорию на куски, заставляя меня усомниться в собственных рассуждениях. Вечер, когда мы заказали пиццу. Сумасшедшая поездка.

Мэтти любого мог переиграть, заставлял других думать, что они преувеличивают и слишком остро реагируют.

«Ты серьезно думаешь, что я целился мячом тебе в лицо?»

«Я не думал, что тебе нечем дышать».

«Расслабься, Софи. Я же пошутил».

Что, если он не шутил? Что, если намеренно делал мне больно? Хотел меня по-настоящему напугать.

Я не знала, чему верить, и даже чему я хочу верить.

– У меня живот болит, – пожаловалась я маме. Старая уловка. – Кажется, я заболеваю.