Целыми днями я бродил по улицам по колено в снегу, который испортил мои черные замшевые туфли и вынудил меня отдать в глажку больше брюк, чем я мог себе это позволить. Я разносил мамины рекомендательные письма, искал работу по объявлениям, ходил в кинотеатры, билеты в которые были очень дешевы, или на бурлеск-шоу, которых никогда раньше не видел. Я питался в аптеках[49], и этот новый жизненный опыт тоже разочаровал меня. Когда я впервые зашел в подобное заведение, парень за прилавком наставил на меня палец и спросил: «Эй, приятель, что будешь заказывать?» Я был шокирован. В итальянских ресторанах официанты сразу же определяли мое положение в обществе и обращались ко мне со словами «ваше превосходительство» или «граф». Я привык к почтительному отношению слуг. Меня стали терзать сомнения: Это моя вина? Может быть, я больше не выгляжу джентльменом? Я еще не был готов к американскому неформальному стилю общения.

И, как выяснилось, к американской кухне я тоже не был готов. Однажды в аптеке среди блюд дня я увидел «десерт с горячим шоколадом». На улице было холодно, шел снег, и я решил взять этот десерт, чтобы согреться. Каково же было мое изумление, когда мне принесли гору мороженого, политого шоколадным сиропом, — совсем не то, что я ожидал, и ничего согревающего в нем уж точно не было.

Прошло две недели, ситуация не менялась. Когда истек срок моего бесплатного проживания в «Бродвей Тауэрз», мне пришлось переселиться в YMCA[50] на 63-й улице Вест-Сайда. Было Рождество, я помню это отчетливо, потому что в фойе постоянно распевали рождественские хоралы и угощали чаем с булочками. Я стал принимать в этих песнопениях самое активное участие и прожил на чае с булочками несколько дней.

Состояние дел было плачевным, но в полное отчаяние я еще не впал и старался всячески поднять себе настроение. У меня был длинный список американских девушек, с которыми я познакомился во Флоренции и Риме. Но знакомства происходили в куда более благоприятной обстановке, и девушки питали относительно меня те же иллюзии, что и Виктор Риддер. Человек более благоразумный отложил бы встречи с ними до лучших времен, но я стал обзванивать девушек немедленно. Большинство из них были рады меня слышать («О, вы в Нью-Йорке! Замечательно!»), а некоторые даже готовы были закрыть глаза на мои стесненные обстоятельства. Помню чудесный вечер, когда мы танцевали в отеле «Коммодор» с Энн МакАду, темноглазой блондинкой из Балтимора. Она была наследницей состояния Бромо-Зельцер[51]. Весь вечер нам играл оркестр Томми Дорси[52], и я получил такое удовольствие, что абсолютно не помню, как смог расплатиться и платил ли вообще. Вот такие моменты помогали мне не пасть духом. Может быть, мама была права, когда говорила: «Смокинг — это все, что тебе нужно».

Однако другие свидания не были столь удачными. Я позвонил одной девушке, с которой познакомился в Риме, где меня приглашали на все лучшие вечеринки. Я позвонил ей из гостиницы YMCA в рождественские дни и пригласил на свидание. Она немедленно согласилась и сказала, что заедет за мной на машине. «Где вы остановились?» — спросила она. Я сказал ей где. Последовала долгая пауза. Видимо, она решила, что это была шутка. Когда она за мной подъехала, то держалась очень холодно. Она уже поняла, что совершила ошибку, и предложила отправиться в «Коттон Клаб»[53], который уже переехал из Гарлема на Бродвей и превратился в обычную приманку для туристов. Позже, когда я стал разбираться в таких тонкостях, я понял, что своим выбором она хотела поставить меня на место. В обычной ситуации она отправилась бы в «Сторк Клаб»[54]. Но в тот вечер в клубе выступал Кэб Кэллоуэй[55], а я любил танцевать. Я старался тратить поменьше, ничего не пил и надеялся, что мне удастся уложиться в приемлемую сумму… пока не принесли счет. Пятнадцать долларов! Как это может быть? Мне сказали, что счет включает в себя плату за вход. Плату за вход? С таким я раньше никогда не сталкивался. Я даже не пытался скрыть своих эмоций, и свидание закончилось полным провалом. Девушка высадила меня у дверей YMCA, и больше я ее много лет не видел.

Этот вечер дорого обошелся мне и в финансовом, и в эмоциональном плане. На смену неоправданному оптимизму пришел глубочайший пессимизм. Я совершил ужасную ошибку, которую нельзя было исправить. Вернуться в Италию я не мог — это было бы слишком унизительно для меня. Я начал всерьез задумываться о самоубийстве. Новогоднюю ночь я провел в своей комнате в YMCA, пока весь город бурно праздновал наступление 1937 года. Ровно двадцать лет назад в России произошла революция, и все эти годы мама хранила семейную честь. Но теперь пришел наш с Игорем черед, а у меня ничего не получалось. Граф Кассини — обитатель YMCA. Только сейчас я начал понимать, как американцы презирали обедневшую аристократию.

Я пребывал в глубокой депрессии, бесцельно бродил по улицам, поглощенный своими несчастьями, и старался ни с кем не встречаться взглядом. Мой взор был устремлен на сточные канавы, где, как я был уверен, и закончится моя жизнь. Этот период уныния, как ни странно, принес свои целительные плоды и в конечном счете спас меня. Однажды я проходил мимо отеля «Плаза», опустив, как обычно, глаза вниз, и вдруг увидел лежащие на мостовой деньги, много денег. Я поднял их и пересчитал: 175 долларов, целое состояние.

Находка чрезвычайно меня вдохновила. Я счел ее за знак свыше — и действительно, она стала поворотным пунктом в моей тогдашней жизни. Теперь я мог более или менее прилично питаться и вновь обрести уверенность в себе. Праздники закончились, и я встретился с приятелем мистера Риддера из магазина «Сакс», который, в свою очередь, познакомил меня с их главным закупщиком мистером Роем.

Мистер Рой оказался надушенным щеголем, невысоким, но привлекательным и харизматичным, любителем экстравагантных ювелирных украшений. Он расспросил меня о предыдущих местах работы, и я немного приукрасил свой послужной список. Из моего рассказа следовало, что я был помощником Пату, полноценным дизайнером, работавшим над коллекцией. Я показал мистеру Рою свои эскизы, и они ему понравились. «Конечно, я знаю, кто вы, — сказал он. — Я много раз видел вас в баре отеля „Ритц“».

На самом деле я был там один-единственный раз, но не стал разубеждать мистера Роя, что я светский человек и завсегдатай этого бара. Он назвал мне несколько модных домов, куда мне следовало обратиться насчет работы. «Просите не меньше 150 долларов в неделю, иначе они не будут вас уважать, — сказал он. — И не волнуйтесь, я вас поддержу».

Он при мне позвонил Жермен Монтель[56] и договорился, что она меня примет. Ее офис находился всего в нескольких кварталах от «Сакса», и я немедленно отправился на встречу.

К сожалению, Монтель, как настоящий профессионал, сразу поняла, что я понятия не имел о сегменте прет-а-порте в Америке. Они с мужем много лет занимались продажей готового платья (это было еще до открытия успешной линии косметики этой марки), и она точно знала, что ей было нужно. Он посмотрела на мои эскизы и сказала: «Все это очень хорошо, но что вы умеете в сфере прет-а-порте? Вы можете драпировать? Можете подготовить вещи к примерке? Потому что мне нужен человек, который создаст модели по эскизам, которые я присылаю из Парижа».

То, что в моих услугах она не нуждалась, стало ясно буквально через несколько минут, но Жермен Монтель уделила мне час своего времени — возможно, из уважения к Рою, а потом отослала с напутствием: «Вы хороший дизайнер, но у вас совсем нет опыта. Вы ничего не знаете ни о Седьмой авеню, ни о коллекциях для массового производства. Вам не хватает практики, но у меня сейчас нет времени вас обучать».

Разумеется, она была права. Я тогда не понимал, что в Америке дизайнеры в основном продают свои модели крупным магазинам, таким как «Сакс», а не индивидуальным клиентам. Так что с этим местом работы у меня ничего не вышло.

Следующая встреча была назначена в здании напротив, в фирме Джо Коупленд, довольно известной в то время. Со мной беседовали сама мисс Коупленд и совладелица фирмы, мисс Садофски. Видимо, мистер Рой рассказал им обо мне много хорошего, потому что их вопросы носили весьма поверхностный характер. Позже я понял, почему это было так. Они решили, что я был «близким другом» мистера Роя, и посчитали дальновидным взять на работу молодого дизайнера, столь тесно связанного с главным закупщиком. И не так уж важно, получится ли у меня коллекция.

Они сразу же заявили, что я им подхожу, и предложили хорошие деньги — 100 долларов в неделю. Мне показали пустую комнату, где должна была разместиться моя студия. Мисс Коупленд, красивая, элегантная, сдержанная дама, сказала мне: «Начинайте со следующего понедельника. Я на некоторое время уезжаю в Нассау[57], а вы осваивайтесь и приступайте к работе».

Я тут же помчался к мистеру Рою, от души его поблагодарил, а потом послал триумфальную телеграмму родным: «Огромный успех. Пожалуйста, приезжайте».

Вскоре я покинул гостиницу YMCA и снял небольшую уютную квартиру с садиком на 62-й улице Ист-Сайда. Ко мне вернулась моя прежняя эйфория. В письме домой я сообщил, что зарабатываю больше, чем президент Банка Италии (что было правдой). В Италии никто не зарабатывал 100 долларов в неделю: обед из шести блюд стоил 75 центов, лучшая мужская рубашка — 1 доллар. Вскоре я получил ответ из дома. Игорь, ободренный моим успехом, вскоре присоединится ко мне в Нью-Йорке, а мама с отцом приедут через несколько месяцев.