И вот на рассвете мы сошлись в pineta, и вся моя бравада при виде противника с оружием рассеялась в утренней прохладе. Помню, как я смотрел на стоящего напротив Джованелли и думал: Как я ухитрился в это ввязаться? Я не хотел причинять ему вреда и, конечно, не хотел терять собственную жизнь из-за такого пустяка. Я понимал, что даже мелкая царапина положит дуэли конец, но, с другой стороны, любое неверное движение могло привести к смертельному исходу. Мне удалось задеть его первым, довольно глубоко оцарапав предплечье. Он принес свои извинения, я их принял, и мы снова стали друзьями. По традиции, чтобы все узнали о нашем примирении, мы появились рука об руку (его рука была забинтована) в лучшем кафе города.

Итальянцы обожают такие представления, эффектные жесты, шоу джентльменов. Весть о дуэли молниеносно разнеслась по всей стране и сильно упрочила мою репутацию.

Так что молодые итальянки были обо мне наслышаны. Я был своего рода диковиной: джентльмен, который дерется на дуэлях, участвует в теннисных турнирах, носит прозвище Спичка из-за своего взрывного темперамента и при этом создает женскую одежду. Как странно. Как необычно. В то время я особенно дружил с тремя сестрами Чериана и семьей Серра ди Кассано. Чериана занимали высокое положение в обществе и были в числе моих первых, всем известных клиенток, но самой первой стала все-таки Надя Берлингиери, младшая сестра Лолы, из-за которой случилась дуэль.

Однажды обедали с Надей. Она была восхитительна: темные волосы, голубые глаза, тонкая талия. Самая красивая девушка в Италии. Если она станет носить мою одежду, все захотят последовать ее примеру. Я поделился с ней своими планами и спросил, не согласится ли она, чтобы я сшил что-нибудь для нее, совершенно бесплатно. Разумеется, она согласилась, на таких-то условиях.

Наряд получился очень эффектным. Это была вариация на тему казачьего мундира — дань уважения нашему общему с Надей русскому наследию и жизни, которую я мог бы вести. Жакет длиной три четверти, сшитый из элегантной черной шерсти, походил на китель, он был двубортным с большими черными кожаными пуговицами. (Они станут моим любимым элементом декора, за что на Седьмой авеню[40]я получу прозвище Мистер Пуговица. А позже я часто буду использовать крупные пуговицы в туалетах, созданных для Жаклин Кеннеди.) Жакет плотно обхватывал талию и расширялся на бедрах, чтобы подчеркнуть фигуру Нади. Юбка у костюма была узкой, очень узкой. К нему прилагались аксессуары: черная меховая шапка в русском стиле и сапоги. Эскиз высоких сапог из черной кожи тоже нарисовал я и отнес сапожнику, чтобы он их сшил. Тогда так никто не делал.

Надя была в восторге от костюма. Она прогуливалась в нем по виа Венето, и все ее друзья спрашивали: «Кто это сшил?» И дело было сделано.

И все равно многим мое положение казалось странным. Джентльмен-дизайнер? Разве так бывает? Я старался выглядеть легкомысленным, представить свою профессию как хобби, которым занимался исключительно ради собственного удовольствия. Девушкам из высшего общества я поднимал настроение: со мной можно было посоветоваться по части гардероба, пообедать, вдоволь посмеяться. Это был бесценный опыт. Я узнал женщин со стороны, о которой никогда не подозревал, надежно скрытой от посторонних глаз. На физическом уровне мы разделяли интимные моменты, ведь я касался их тел, примеряя одежду. Но куда важнее была откровенность психологическая: я суммировал их достоинства и давал советы, как им лучше преподать себя. О таких тонкостях большинство мужчин и не подозревают. Я стал понимать, какими женщины видят себя в своем воображении, и помогал им реализовывать их фантазии. Я ценил доверие своих клиенток и боялся им злоупотребить. Сексуальный подтекст, конечно, тоже присутствовал. Но вот что интересно: когда я начинал создавать новый наряд, я обычно знал о своей заказчице столько, что тайны, которую хотелось бы разгадать, не оставалось. В профессиональном смысле это было проще, а вот романтические отношения исключало. Обидно, потому что большинство моих клиенток принадлежали к тому типу женщин, что мне нравился.

И все же, джентльмен-дизайнер? Мне нужны были деньги, очень нужны. Проблема, о которой я знал из личного опыта клиента, состояла в том, что европейцев трудно заставить платить своим портным. Они могут откладывать счета и оплачивать их раз в год или вообще этого не делать. Меня это не устраивало. Иногда даже я сам доставлял на дом готовые изделия, прикидываясь посыльным из Студии Кассини, и говорил, что мистер Кассини велел мне сразу же получить деньги за заказ. Это часто срабатывало, по крайней мере, меня ни разу не разоблачили.

Джентльмен-дизайнер? Да, мое положение выглядело в лучшем случае двусмысленным, особенно в глазах молодых людей из общества. Они бросались из крайности в крайность: то с подозрением относились к тому, чем я занимался с их девушками в первой половине дня (в Риме тогда время для серьезных ухаживаний не наступало ранее четырех пополудни), то ехидно недоумевали, почему это юноша из родовитой семьи заинтересовался женской одеждой?

(В те годы столпами римского общества были знатные семьи Боргезе, Колонна, Массимо, Орсини, многие из которых вели свою родословную со времен Римской империи. Молодые отпрыски этих семей были моими друзьями и знали о моем происхождении. Им было известно, что палаццо Капизуччи-Кассини в Риме, которым теперь владел граф Печчи Блант, когда-то принадлежало моей семье.)

Я вел очень активную светскую жизнь, практически каждый вечер у меня был занят. Обычно все начиналось со званого коктейля, часто подразумевавшего смокинг. Там мы встречались с друзьями, общались и группами расходились для продолжения вечера — на ужин, на бал, в кафе или клуб.

Помню, как однажды я пришел на такой коктейль после долгого отсутствия в Риме — я много времени проводил во Флоренции с родителями и старыми друзьями. Войдя в зал, я увидел двух беседующих молодых людей; одним из них был Бельмонте, которого я знал, другой был мне незнаком. Я кивнул Бельмонте и пошел к другим гостям, но услышал, как за моей спиной неизвестный спрашивает про меня: «Кто это?»

«Это? — сказал Бельмонте. — Да никто. Портной».

Я повернулся к Бельмонте: «Я все слышал».

«И что?»

«Сейчас узнаешь что, — ответил я. — Возможно, впервые в твоей жизни портной задаст тебе взбучку. У тебя есть выбор. Ты можешь подождать меня на улице после того, как вечеринка закончится. Или я всем объявлю, что ты трус».

Да, в те дни я позволял себе такие мелодраматические высказывания. Наверное, мои слова звучали слишком пафосно, но Бельмонте наступил мне на больную мозоль. Я продолжал общаться с другими гостями, шутил, развлекал девушек. Когда мои друзья собрались уходить, я сказал Джулианелле Чериана: «Подождите меня. Мне надо закончить одно дело».

«Это долго?» — спросила она меня.

«Нет, очень быстро. Мы можем пойти вместе».

Мы вышли на улицу, и там меня уже поджидал Бельмонте, облокотясь о крыло своего автомобиля. Руки скрещены на груди, на губах блуждает самодовольная усмешка, которая заставила меня еще больше его возненавидеть. Я предложить ему на кулаках выяснить наши отношения, он не ответил. Я подошел ближе, но он все равно не хотел вступать в драку. Тогда я дал ему пощечину, за ней другую… а он продолжал стоять столбом. Я обернулся к Джулианелле и сказал: «Теперь я могу всем рассказать, что он трус».