– Все ясно, товарищ Османов, – после паузы произнес Берия, – на фоне того, что мы уже знаем, ваши выводы выглядят убедительно. Источник в ближайшем окружении Гиммлера сообщает, что руководство гитлеровской Германии твердо уверено, что Советский Союз получил значительную помощь от неких высших сил, которая и позволила ему переломить ход войны. Насколько я понимаю, эти высшие силы теперь числятся в личных врагах Гитлера, и он, перепугавшись, кинулся просить помощи у их оппонента. Вопрос только в том, какие действия мы должны предпринять в ответ.
– Товарищи, – растерянно сказал Молотов, – мы что, теперь должны будем заниматься религиозной пропагандой? А как же слова товарища Ленина о том, что религия – опиум для народа?
– Вы неправильно цитируете Ленина, товарищ Молотов, – поправила Антонова, назидательно подняв указательный палец, – Владимир Ильич писал: «религия – это опиум народа», имея в виду нечто противоположное вашему утверждению. Что же касается религиозной пропаганды, то самые ярые обличители, гонители и разрушители храмов по совместительству оказывались закоренелыми троцкистами. Вот, спросите у товарища Берия…
Упомянутый товарищ посмотрел на предсовнаркома и народного комиссара иностранных дел с таким видом, будто хотел спросить: «А не троцкист ли вы, товарищ Молотов?». Обычно от таких взглядов многим становится не по себе, но Молотов был настолько толстокож, что лишь поморщился.
Возникшее напряжение разрядил Верховный Главнокомандующий.
– Если потребуется, – нравоучительно произнес он, – то мы предоставим православной церкви всю свободу действия, которая ей понадобится для борьбы с новым старым врагом. Но только об этом речи пока не идет, потому что еще не ясно: сатанизм – это идейный выверт полусумасшедшего германского фюрера или нам действительно надо ожидать каких-либо враждебных проявлений, так сказать, на физическом уровне? А каково ваше мнение, товарищ Антонова?
– Думаю, товарищ Сталин, – ответила Нина Викторовна, – что события пойдут по первому варианту, и с этой стороны нам не грозит никаких физических проявлений, за исключением действий черных жрецов новоявленной деструктивной религии. Я читала отчеты о том, что произошло в Раве-Русской и некоторых других местах. Эсэсовцы, принесшие в жертву своему злому богу мирных людей, рассчитывали стать непобедимыми и неуязвимыми. А вместо этого они были с легкостью истреблены нашими воинами, которым для этого не понадобилось ни святой воды, ни серебряных пуль. Так что против идей следует сражаться идеями и политическими решениями, нормализовав отношения советского государства с традиционными конфессиями СССР и Европы. А против физический проявлений надо бороться физическими же проявлениями.
– Мы вас поняли, товарищ Антонова, – кивнул Сталин. – Есть мнение, что мы примем к сведению информацию товарищей Антоновой и Османова и будем считать ее рабочей гипотезой. Предлагаю вызвать в Москву митрополита Сергия с помощниками. Пусть они начинают готовить избрание патриарха, а сотрудники наркомата товарища Молотова должны ответить папскому посланцу, что мы будем рады сотрудничать с любыми антифашистскими, то есть антисатанинскими силами. Кроме того, передайте папе, что параллельно с борьбой против гитлеризма мы готовы приступить к обсуждению условий конкордата[18], который следует заключить между Ватиканом и СССР. И чтобы такие же условия действовали для прочих канонических церквей… У нас все же в Конституции написано о равенство всех перед законом – вне зависимости от пола, национальности и вероисповедания.
Повернувшись к Берии, Сталин добавил:
– А тебе, Лаврентий, необходимо создать в твоем наркомате специальный отдел. Инквизиция не инквизиция, но нечто подобное… Если надо, привлекай специалистов со стороны. Религиозный фанатизм – это плохо, но если его проявляют представители деструктивных сект, этот фанатизм становится хуже стократ.
* * *
24 октября 1942 года, Утро. Швеция. Хельсинборг, окрестности пролива Эресунн.
Командир гвардейской, ордена Ленина, штурмовой бригады морской пехоты ОСНАЗ Гвардии полковник Василий Филиппович Маргелов.
Наша бригада уже несколько дней стоит в этом шведском приморском городишке на берегу пролива Эресунн. Пехотного заполнения за нами почти нет, общевойсковые армии, участвующие в операции по захвату Швеции, заняты выколачиванием немца с территории Норвегии, и бои сейчас идут на подступах к Осло и Нарвику. И хоть у немцев там всего семь урезанных дивизий (из них две австрийские, которые уже несколько раз ощипывались с целью отправки подкреплений на Восточный фронт), сражения там более чем серьезные. Германские егеря и квислинговские формирования сопротивляются отчаянно, осознавая, что после освобождения Норвегии наши войска не станут проявлять никакого снисхождения к тем, кто сотрудничал с немецко-фашистскими оккупантами и тем более воевал на их стороне.
Из-за того, что основные силы Забалтийского фронта были заняты освобождением Норвегии, нашему корпусу морской пехоты особого назначения пришлось обеспечивать береговую оборону южного побережья Швеции. Штаб генерала Чуйкова располагался неподалеку от нас, в шестидесяти километрах в городе Мальме. А сам корпус тянулся на сто шестьдесят километров вдоль побережья от Хальмстада до Треллеборга. Поначалу я думал, что эта оперативная пауза – надолго, возможно, даже до весны. Но потом появились некоторые сомнения. Дивизионы десантных катеров (а какие они катера – по суше бегают почти так же, как по воде, лишь бы земля была ровная) никуда не убрали, и базируются они сейчас километрах в пятнадцати позади нашей позиции в маленьких городках Осторп и Бьюв. В случае необходимости их подадут под погрузки в течение часа с момента получения приказа.
Ведь по ту сторону пролива Эресунн, ширина которого напротив Хельсинборга составляет всего четыре с небольшим километра, расположен датский остров Зеландия и ее столица Копенгаген, оккупированные немцами. Впрочем, оккупированные – это как сказать… В Дании во дворце Амалиенборг остался король Христиан Х, в стране действует избранный до войны парламент и сформированное им правительство социал-демократа Вильгельма Бюля. Существует даже своя армия и военно-морской флот. Бумажная оккупация, никаких зверств или чего-то подобного. Не зря же товарищ Ленин в свое время называл европейских социал-демократов проститутками. Показать в кармане фигу проходящему мимо немецкому офицеру считается у датчан чуть ли не подвигом Сопротивления, а массовый невыход на воскресный пикник сойдет за акцию протеста. Ну ничего – вот попадем мы на ту сторону пролива и объясним датчанам, как надо правильно любить свою родину…
Береговые батареи расположенной прямо напротив Хельсинборга морской крепости «Мидделгрум», в гарнизоне которой служат исключительно датчане, в день нашего прибытия даже открывали огонь из орудий всех калибров (а среди них были и четырнадцатидюймовые) по занятому нами шведскому берегу и, соответственно, по порту и жилым кварталам. Четыре километра для морских пушек – пистолетная дистанция. Наверное, немецкое командование, отдав приказ, хотело прищучить нашу бригаду. Но огонь без корректировки по военной цели неэффективен, так что пострадало в основном мирное население, среди которого было много убитых и раненых…
Но потом по этой датской крепости открыла огонь входящая в состав нашего корпуса артиллерийская бригада, вооруженная по стандартам мехкорпусов ОСНАЗ, которую срочно перебросили в район Хельсинборга. Сорок восемь самоходных гаубиц МЛ-20 на шасси среднего танка Т-42 способны обеспечить как быстрый маневр в пределах занятого плацдарма, так и концентрацию огня по одной цели. Сорок восемь шестидюймовых гаубиц, беглым огнем бьющих по относительно небольшой и к тому же неподвижной цели – достаточно серьезный аргумент.
Дело в том, что эта крепость возникла еще во времена царя Гороха – лет сто, а может быть, и триста назад, когда навесная стрельба не считалась серьезным аргументом в борьбе с вражескими кораблями. Шло время. Земляные защитные валы облицовывались каменными плитами, потом заливались бетоном, бронзовые гладкоствольные дульнозарядные орудия сменились на нарезные стальные казнозарядные. Конструкция же крепости с ее фортами и бастионами оставалась неизменной. Последний раз, как я понял, орудийный парк крепости обновлялся где-то между Русско-японской и Первой мировой, и его состояние, похоже, не очень-то волновало датское командование, ибо узкий пролив эти пушки перекрывали с многократной гарантией.
Командир бригады гвардии полковник Мурашов закончил расчеты и, передав на батареи установки для стрельбы, после пристрелочного выстрела отдал приказ: «НЗО «Ольха», десять снарядов беглый огонь!», после чего на открытые сверху артиллерийские позиции датской береговой артиллерии обрушился шквал, состоящий из полутысячи шестидюймовых гаубичных снарядов, часть которых имела дистанционные осколочные радиовзрыватели, обеспечивающие подрыв в десяти-пятнадцати метрах над землей. Пятнающие воздух угольно-черные кляксы разрывов были видно очень хорошо. А это страшно – все живое, что не имело прикрытия сверху, шквал осколков сметал к чертям собачьим. Две минуты беглой стрельбы всей бригадой – и тишина. С датской стороны тоже. Больше мы от гарнизона этой крепости никаких неприятностей не имели.