Он подвигается ближе, засовывает руки в рукава, сутулится.
— Мы с партнером пять дней следили за одним, — у него чемодан денег. Ходили по Москве пятка в пятку, и нигде нет выгоды, везде «людка». Потом он пошел на Курский. Мы за ним. Слышим: «В Люблино», — говорит. И мы в Люблино. Ну, а знаешь, дачные поезда. Сел он и зажал ногами чемодан. Я партнеру говорю: «Иди». Подошел он, просит спички. Тот отпустил немного ногу. А я уже под лавкой и сразу чемодан к себе. Поднялся — и к выходу, да не успел — «людки» много. Закричал он. Кто-то ударил меня, и не помню ничего. Очнулся в больнице. Лежу и ничего не вижу. «Ослеп», — думаю. Вытянул из-под одеяла руку, раздвинул веки — видит глаз, но опух весь. Я другой — и другой видит. «Лафа», — думаю. Пришел С л е д о в а т е л ь. Допрос ведет. «Не помню». — отвечаю. «И как чемодан брал, не помнишь?» — «Не помню». Хотел он взять меня, да врач не разрешил, говорит, выбитые зубы на глаза повлияют. А тут привели еще одного, карманника — вены резал. Сговорился с ним. Выпустили его, он мне одежку прислал, — моя-то в кладовке была. Вылез я ночью в окно. Было забурчал один, безногий, пригрозил ему: «Другую ногу отрежу». Бежать. А куда? Избитый, одет плохо. К знакомым? Стыдно. Ну, потом пообжился, ювелирный магазин взял, да недолго гулял, и меня взяли.
— Бросать не думаешь?
— Бросать? Думаю, да только куда пойти, малограмотный я, специальности нет. Вот когда я вешался, освободил меня прокурор, дал бумагу в милицию, чтоб определили на работу. Ну, определили глину месить на стройке, дали общежитие. Стыдно стало месить глину с бабами, ушел. А теперь вот опять куда идти, не знаю… Эх, мать честная, хоть что-нибудь бы умел делать. Ничего не умею.
— А ленту тягать у Сергея Алексеича! — выкрикнул Резанчик.
— Только если…
Мы сидим в ожидании подготовленной просеки, тут же с нами сидит и Баландюк, толстый, неповоротливый парень, но удивительно мягкий в разговоре.
— Баландюк, а сторожки ты сделал? — видя, что трасса уже прорублена, спрашиваю я.
— Сторожки? Нет. Да вы, Сергей Алексеич, не беспокойтесь. Это мигом.
Но «миг» довольно продолжителен.
— Лента! — кричит Ник. Александрович.
— Баландюк!
— Есть, Сергей Алексеевич. Да вы не беспокойтесь, я сейчас, хотя нет, что я, вот чудак. Я сейчас…
— А полевой материал вы взяли? — спросил его Ник. Александрович.
— Не дали, говорят, что это их работа.
— А логарифмическую линейку, таблицы Гаусса, планшеты?
— Не знаю.
— Как же так, ведь нам без начала трассы зарез.
— Ничего, по радио сообщим в Комсомольск, там сделают что нужно.