Вначале перед глазами мелькала тень летучей мыши. Затем этот весьма неприятный зверёк устроился на моей шее. Конечно, чтобы прокусить артерию и напиться крови. Зачем же ещё? Я ждал окончательной смерти, но мышонок только принюхивался. Крови пить не стал. Побрезговал? Может, и так. А ведь и правда: мухи и комары кружили по камере и гнушались сесть на меня.

Вокруг была камера. Небольшая, одиночка. С каменным полом и стенами. С зарешёченным окном, из которого на пол падали клеточки света. Сил подняться не хватало. Я просто водил глазами по камере.

Потом ко мне повадился енот. Нормальный такой енот. Будто только из леса. Пушистый, ручной. Разговаривал без акцента.

Вот только казалось, что он не в себе. Пьяный, что ли? Зверька мотало из стороны в сторону. И нёс он околесицу. Однако чаще всего горланил застольные песни. Причём, слышал их только я. Когда удавалось докричаться до тюремщиков и сообщить о появлении енота, те не верили и угрожали снова посчитать моим телом количество ступенек на лестнице.

Постепенно мы подружились. Со сводным братом енота – песцом, и он тоже был в доску пьян. Зато образован куда лучше енота. Кроме застольных песен и пошлых частушек знал много красивых стихов. Вряд ли он сам сочинял их. Ну не могут полярные лисы такого! Скорее всего, песец когда-то на досуге прочёл сборник настоящего поэта и запомнил. Мне особенно понравилось что-то вроде: «Но ты слишком долго вдыхала тяжёлый туман и верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя. И как я тебе расскажу про тропический сад, про стройные пальмы и запах немыслимых трав? Ты плачешь? Послушай… далёко, на озере Чад изысканный бродит жираф»[20].

Как-то раз они пришли ко мне вдвоём. Относительно трезвый енот и в доску пьяный песец. Мышонок тоже летал под потолком. Они сказали, что теперь всегда будут со мной. И тут я понял.

Это души. Те, что живут внутри камня! Просто сейчас я не способен видеть их по-другому. Настоящими – в виде света, играющего на гранях кристалла. Я ощущаю силу камня в меру своих способностей.

С одной стороны, бред. С другой… я ведь не помнил, куда делся камень, что нашёлся на руднике.

Итак. Вначале я отыскал его в шахте. Потом положил в рот, чтобы не занимал рук. Затем… не помню. Может, и проглотил. Меня лягнул конь, искры из глаз. Потом долго тащили по ступеням – голова ощущала каждую. М-да.

Хотя, это хорошо. Песец обещал спасти. Дескать, внутри тепло и вообще со мной интересней, чем с червями и крысами рудника.

Затем, одним утром, произошло нечто странное. Сумасшедший зверинец оставил меня. Я ощутил, что силы вернулись. Потянуло к окну – из него веяло свежим морским ветром. Он окончательно прояснил голову.

Из-за решёток открывался неплохой вид. Судя по высоте, я находился в башне. На площадь падала длинная тень строения, а на крыше развивалась тень большого флага.

Справа готовили помост. Похоже, сегодня особенный день. Меня наконец-то казнят.

Я вздохнул и посмотрел вдаль. Из-за решёток открывался чудесный вид на залив. Белела полоска прибрежного песка. Морской бриз покачивает листья пальм. Изумрудная вода обтекает верхушки небольших скал, что торчат из поверхности бухты. В её центре красуется небольшой, поросший зеленью, островок.

Неожиданно двери в камеру распахнулись. Внутрь вломились трое охранников, они стали заламывать мне руки. Я сопротивлялся. Даже смог попасть одному в лицо. Зря. Град ударов обрушился на слабое тело. Вокруг ожидаемо стемнело. Мир погас.

Я очнулся, когда в меня чем-то попали. Поднялся на локтях и огляделся. Толпа вокруг гудела. В меня кидались тухлыми продуктами и конским навозом. Бедной лошади, что везла мою клетку, доставались плевки.

Мы медленно ехали вокруг башни. «Почётный круг».

– Смерть бандиту! – кричали мужчины вполне бандитского вида.

– Умри, животное! – визжали проплаченные кликуши.

– Четвертовать преступника! – надрывался голос седого старика.