Александровск

При всем достатке своих жителей Александровск, бывший некогда столицей всего Сахалина, ныне пребывает в видимом технологическом упадке. Угольные копи, в прежние времена составлявшие основу производства, основательно захирели и теперь давали едва ли не одну сотую полувековой добычи, ни о какой рентабельности производства говорить не приходилось. В местах прежних разработок скапливается вода, и по-хорошему их можно приспособить для ракушечьих садков, однако из поврежденных пластов сочится сопутствующий газ, который отравляет воду; вокруг города образовалось несколько мертвых озер, непригодных ни для каких нужд.

В отсутствие рыбной промышленности морской порт также захирел и, если не считать небольшой базы сил самообороны, представлял собой скопление мертвых, ржавых кораблей.

Никакой промышленности префектура придумать не смогла, то ли в силу расстояния до центра, то ли в силу принципиальной невозможности здесь хоть что-то придумать; из-за этого центром всей жизни Александровска уже долгое время является каторжная тюрьма «Три брата»; это единственная тюрьма особо строгого режима, причем режим этот не просто строгий, но кандальный.

Слава об этом месте идет по всей Империи, и если о положении на Сахалине мало кто имеет хоть отдаленное представление, то о «Трех братьях» слышали все. О них читают воспитательные лекции в начальной школе, помню, лично мне после этих лекций снились кошмары. Да, преподаватели не стесняются, описывая ужасы Александровской тюрьмы, рассказывая о том, что умудряются делать в этой тюрьме с новичками, о нравах надзирателей и способах, с помощью которых тюремщики исправляют заключенных, а на самом деле истязают их. В центральных университетах во время обязательного курса динамической этики несколько занятий обязательно посвящены биографиям наиболее известных александровских узников; в частности, всем студентам известна наводящая ужас история учителя пения Осиро, гения смерти, терроризировавшего префектуру Кагасима, убившего за пять лет семьдесят трех человек и приговоренного к бессрочному заключению в «Трех братьях»; в каторжной тюрьме его поместили в исправительную каменную щель, откуда доставали раз в три месяца, чтобы помыть; за те годы, что Осиро провел в Александровске, он умудрился убить трех солдат и двух вольнонаемных.

В свое время особой популярностью пользовался фильм «Вдох – вдох», рассказывающий о двух заключенных, восемнадцать лет готовящих побег из «Трех братьев», решивших, вопреки здравому смыслу, бежать на континент и разорванных косатками в пяти милях от берега. Фильм является плодом фантазии режиссера, хотя, по уверению создателей, основан на реальных фактах. Премьера «Вдоха» породила множество новых легенд, мамочки стали пугать детей ужасными Тремя Братьями-Живорезами, тем самым с самых ранних лет осуществляя стихийную превенцию возможной противоправной деятельности.

Надо отметить, что эти усилия на самом деле приносят плоды – количество умышленных тяжких преступлений в Империи медленно, но верно снижается; при этом слухи, домыслы и фантазии, касающиеся исправительной системы острова и тюрьмы «Три брата», продолжают множиться. Показателен тот факт, что после выхода фильма «Вдох – вдох» возник слух о том, что в Александровске заключенными откармливают китов-убийц.

Я спросила Артема, что говорят про «Трех братьев» местные, он ответил, что всем, кому посчастливилось появиться на свет и жить на острове, глубоко плевать на каторжные тюрьмы и на страдания заключенных в них, кроме того, сейчас установилась такая хорошая погода, что ему никак не хочется рассуждать про каторгу, лучше про море.

Погода стояла действительно удивительная. Переночевав на квартире поселенца Еси Дзюная, который отбыл двенадцать лет и теперь перешел в поселенческое состояние, мы с Артемом совершили небольшую прогулку вдоль побережья и насладились воздухом и пейзажем перед посещением «Трех братьев». Еси сопровождал нас чуть поодаль.

Еси торгует обувью, снятой с мертвецов. Сам он уверяет, что обувь новая, что ее шьют здесь же из местного сырья, приносимого айну, но Артем, разбирающийся в мертвецах как мало кто в них разбирается, заметил, что ботинки эти хоть и самодельные, но составленные из разных частей старой обуви; скорее всего, сюда тайно привозят обувь и одежду, снятую с трупов, и перешивают на новый лад, во всяком случае, людей, одетых сносно, в Александровске гораздо больше, чем в других городах префектуры Карафуто.

Кроме обуви Еси, по-видимому, промышляет самогоном, который варит из прелой листвы; во всяком случае, Артем опознал в нем самогонщика по дрожащим пальцам и нездоровому цвету лица; впрочем, на предложение достать немного самогона на пробу Еси сделал вид, что не понял, и предложил купить непромокаемые ботинки из нерпичьей кожи или сходить погулять к Трем Братьям, не к тюрьме, разумеется, но к скалам, тут недалеко. Вот мы и пошли.

Мы шагали по набережной, налетающий с моря ветер улучшал мое настроение, Артем же чувствовал себя неуверенно, видимо, его несколько дезориентировало отсутствие привычной угрозы. Набережная Александровска была заполнена многочисленными людьми и представляла собой вытянутый рынок, где сбывали преимущественно товары местных кустарей, в большей степени обувь. Немало встречалось торговцев едой, в основном мидиями, жаренными на проволоке, и миногой в тесте. Еси уверял, что мидии и минога садковые, однако Артем отговорил меня от пробы. Впрочем, аппетита у меня все равно не было. Отчасти из-за волнения от предстоящего посещения «Трех братьев», отчасти из-за того, что прибрежная зона Александровска изобиловала нищими, попрошайками, калеками и убогими людьми, один вид которых мог надолго отбить любой аппетит. В некоторых местах вдоль набережной в канавах прел зловонный мусор, издавая горький, вызывавший тошноту после первого нечаянного вдоха дым. Иногда морской ветер подхватывал и приносил вонь от куч отбросов, гниющих вдоль линии прибоя. Иногда перед нами останавливался прокаженный, обдавал кислым запахом мокнущей кожи и выставлял перед собой больные, гниющие руки. Иногда мы вступали в полосу тяжелого спиртового духа, и я догадывалась, что мимо проходил тайный самогонщик, впрочем, опознать его в толпе не представлялось возможным.

От дома Еси до тюрьмы не больше часа ходьбы; как я уже говорила, смотреть в Александровске нечего, и, если бы не тюрьма, проделывать столь продолжительное путешествие в отдаленную часть острова я смысла не видела. Единственной вещью, удивившей меня в Александровске, стали тротуары, собранные из досок и поддерживаемые в весьма приличном состоянии; тротуары эти проходили по всему городу, опутывая его точно сетью, и, судя по всему, являлись не результатом целенаправленной деятельности по облагораживанию городского хозяйства, а следствием активности самого населения.

Мы передвигались по этим скрипящим тротуарам, и Еси, не забывая почтительно держаться поодаль, рассказывал про то, как он попал на остров, причем, не стесняясь, врал про то, что он сам ни в чем не виноват, а угодил в каторгу «по обмену»; свой срок за убийство он отбывал якобы вместо одного юноши из хорошей семьи, от ревности зарезавшего свою подругу, и якобы отец этого юноши предложил семье Еси хорошую ренту, и Еси вызвался нести наказание. Поэтому, отбыв всего двенадцать лет из положенных ему пятнадцати, он вышел в поселенцы и имеет теперь собственный дом и слывет здесь уважаемым человеком.

Артем с улыбкой говорил мне по-русски, что Еси снова врет. Что многие каторжные, совершившие преступления по глупости или сгоряча, рассказывают такие истории – им стыдно, что из-за ничтожных причин они очутились на Сахалине, потому что, по мнению самих каторжных, на остров может попасть либо человек очень невезучий, либо дурак, либо китаец. Поселенцы любят придумывать про себя жалостливые истории, но если вы спросите настоящего преступника, хотя бы из Прикованных к ведру, то, скорее всего, получите прямой и честный ответ: прибыл на остров, потому что злодей и душегуб.

Возле моста через Александровку, который, видимо, выполняет роль культурного средоточия, расположены все некаторжные достопримечательности города: коллекция якорей, снятых с выброшенных на берег или затопленных судов, и клетка, в которой содержится негр. Кстати, о том, что Александровск – город с благосостоянием, говорит и тот факт, что негр, заключенный в позорную клетку, выглядит упитанно и даже лоснится. По всему видно, что александровцы живут достаточно, а оттого спокойнее в своих страстях, чем в том же Холмске.

По словам одного из каторжных, встреченных нами у моста и согласившегося ответить на вопросы, «этого негра давно не убиваем, он умеет веселить». И действительно, едва мы приблизились к клетке, американец, поощряемый мелкой подачкой одного из проходящих китайцев, довольно убедительно изобразил обезьяну.

В Александровске я стала свидетелем явления, в южной части острова мною не встреченного. Местные чиновники, солдаты и поселенцы охотно берут в приживалки и в жены китайских девушек; более того, сам глава каторжной тюрьмы, полковник Хираи, женат на китаянке, причем жена его девушка удивительно тонкой и рафинированной красоты. Говорят, здесь существует некий особый промысел, для южной стороны Сахалина небывалый: китайские семейства объединяются и хорошо платят чиновнику или солдату, чтобы он женился на китаянке и после истечения срока своей службы здесь забрал бы ее и детей в Японию. Чем дальше продвигаешься на север Сахалина, тем меньше обнаруживаешь сословных предрассудков, и то, что кажется невозможным в Холмске или в Южном, здесь обыденно.

Надо отметить, что вокруг каторжной тюрьмы сложился довольно большой город, точнее поселок, разбросанный по сопкам и между ними. Все-таки городом это нагромождение домов назвать нельзя, поскольку ни одного городского признака нет – ни ровных улиц, ни сколько-нибудь капитальных домов, ни фонарей, ни столбов. Жилища ничем не отличаются от жилищ того же Холмска, они разве что просторнее, так как скученность населения здесь гораздо меньшая. Еще одной особенностью Александровска является общая одноэтажность построек – за все время, что мы тут пробыли, жилья, стремящегося вверх, так и не встретили. Единственным капитальным зданием является сама каторжная тюрьма.