– Ты назвала меня своим мужем.

– Ах, это… Случайно вышло.

Она отворачивает лицо и счастливо улыбается. Это маленькая фантазия, скрытое желание, мужчину, который рядом представлять мужем. Авто свернуло на Невский проспект.

– А звучало хорошо, – игриво отметил Юра, откинувшись на сиденье. Однажды он уехал в дождливый майский день, оставив Таню в московской больнице. И столько времени сам себя грыз. А потом она приехала, решив остаться навсегда. "Но только если ты не против" – смущённо Таня отводила глаза на том самом перроне Московского вокзала и держала тяжёлую сумку с вещами на своих коленях.

Юра обнимал свою танцовщицу, прекрасно зная, что отказать ей в любом желании – преступление против себя. Она столько делала вопреки. Это маленькое кафе в доме напротив, каждодневные визиты в реабилитационный центр, бессонные ночи на кухне, безрезультатные дни у прилавка. Сколько в ней силы? Нескончаемый поток. Теперь она гордая бизнес-вуман, приезжающая в Москву на обучение кулинарии. Лекции, практики. Она так сама захотела. И Юра перечить не стал.

Тоже такой.

– Давай выйдем на Театральной площади и пройдёмся? – Таня опустила окошко такси, наслаждаясь тем, как тёплый ветер обдувает шею и лицо. За пять лет бешеной погони за жизнью она должна была измениться. Ничуть. Её глаза всё так же мечтательно смотрели на улицы, которые она знала с детства. Всё такая же дерзкая и внезапно милая. Только смелости в ней стало на ярд больше. И говорить она могла без остановки. Обо всём.

Авто свернуло на улицу Садовая и ветер подул ещё сильнее. Запах. Естественный Питерский запах. Юра к нему быстро привык и уже давно считал родным. Так же быстро как он влюбился в девушку, чья рука ласкала его ладонь. Он быстро полюбил её отца, как своего родного, полюбил Нину и её привычку приходить в гости без приглашения. И эта цепная семейная любовь была взаимной. Юра поцеловал свою строгую, но крепко нежную балерину в висок. Нина, отец стали для художника той семьёй, какой он уже и не помнил.

– Нина вчера приходила, приготовила обалденное рагу. Я еле как сдержался, чтобы не съесть всё. Папе тоже понравилось.

Таня умиротворённо закрыла глаза. Вот так хорошо, когда хорошо им. Тем, кто быстро объединился в уютный семейный дворик. По-детски томительно она стала всматриваться в лобовое стекло, чтобы увидеть финишную черту пути. В сумочке завибрировал телефон от входящего сообщения. Потом ещё раз. Через секунду ещё и Таня глубоко вздохнула. Постаралась сделать вид, что не слышит. Но сложно. Ведь это происходит каждый день. Номер без имени, но по последним цифрам Таня помнила, чей он. Лёша. В один из дней, когда ещё врач запрещал выписывать пациентку с сотрясением, парень без работы, без денег, пришёл к ней и сев на кровать сказал – "давай расскажем вместе моим родителям, что происходит". Жизнь сжала за горло, схватила за яйца и вот он уже ползает в ногах своей жертвы, вымаливая помощь. В последний раз. "Мне больше не к кому пойти".

Таня ничего не ответила. Отвернулась и в телефоне написала одно слово: "Сам". Так было до сих пор. С силой девушка вставала каждое утро и обрубала мост общения. Надо было почувствовать сильную головную боль в палате глубокой ночью, чтобы, в конце концов, сказать – "не вернусь".

Телефон завибрировал. На этот раз от входящего звонка.

– Ты бы ответила, он же не успокоится, – не без ревности Юра прижал пальцы любимой к своим губам. Он ненавидел всей душой. Тварь дрожащую, которой всё нет покоя. Похерил жизнь, размотал здоровье и всё кого-то пытается утянуть туда. Когда Алексея уволили из театра и Таня съехала навсегда из квартиры, родители забрали танцора в больницу. На принудительное лечение. Год вычеркнут из жизни. Ещё полгода смяты на столе в комок поисков работы. "Меня никуда не берут" – писал он Тане, а она всё время писала в ответ, кто может помочь, но стирала сообщения. "Сама давай", ты же мне так говорил всегда". Ещё один год вычеркнут. Запои и работа в подтанцовке у пафосного второсортного артиста. И два года чистые листы, чтобы на третий наконец-то начать строчить. Свою новую жизнь.

Теперь Лёша гастролировал с Русским балетом по стране и жил с парнем на пять лет младше в съёмной квартире на том же Грохольском переулке в Москве. И звонил он своей бывшей партнёрше только затем, чтобы пригласить Таню в Эрмитажный театр. "Наша труппа везёт "Ромео и Джульетту". Хочу, чтобы ты была в зале. Для меня это важно. А потом посидим в твоей кафешке. И Саша хотел там побывать. Вся Москва говорит о том, как у вас красиво".

Сердце не каменное и порой человеческое, слишком мягкое и доверчивое вылезало наружу. Тогда, кинув всё что было, Таня кивала и говорила - "хорошо, мы придём, если ты правда этого хочешь". Она сдавалась. Ведь помнила ещё очень хорошо, что это такое – падение в никуда. Жалость начинается от головы и прогрызает до самого низа спины. В человеке ведь не умирает человек, если он ещё способен даже в мерзкой душе увидеть светлое.

Рядом с Таней есть давно Юра, новые друзья, подчинённые, давние одноклассники из академии балета. Доверять начала. А Лёша закончил. Наверное, это и есть та самая цикличность, приходящая в жизнь каждого. Здесь было главное не потерять в себе того самого человека, который будет в состоянии тянуть руку поддержки.

Через три линии узких улиц, такси въехало на мост, после которого ждала уже та самая залитая солнцем площадь перед Мариинским театром. Всегда, когда Таня только видела серо-зелёный, почти мятный фасад величественного комплекса, ей необходимо было затаить дыхание и как можно выше поднять голову. Там, в отблесках белых колонн и лёгких крыш отражалось солнце, облака, чистое небо. Она брала Юру за руку и всякую лишнюю минуту тянула сюда. Когда хотелось напомнить – она сильно может любить. Как она это делает. Чтобы встать на углу улиц и целоваться, потому что здесь дыхание полное, нет никаких страхов, ограничений и опасений.

Они вышли из такси на пустынную площадь, взявшись за руки. Это был давно отработанный до автоматизма жест. Парень мог бы обнять кареглазую танцовщицу за талию, но Таня не любила. "Я хочу ходить. Сама". И так она всегда шла, взяв его за руку, опираясь на трость и незаметно для прохожих прихрамывая.

– Давай, потанцуем, – сказал Юра, ощущая как от её длинных волос идёт тот самый запах духов, какой он запомнил с их первого знакомства и чувствовал теперь всегда.

Таня усмехнулась, оглядываясь по сторонам.