Она вспыхнула, но продолжала держать позу глубоко оскорбленного человека.
— Я вас всегда уважала, всегда одергивала тех, кто вас не зная, говорил о вас дурно и теперь мне…
— Девочка! — ахнула я и засмеялась, — Мне совершенно ни к чему твое заступничество, можешь мне поверить! Я-то себя и сама защитить могу. И себя, и свое. Просто не лезь туда, где тебя не ждут.
Я начинала злиться. Я могла сколько угодно недолюбливать Лари, но я уважала его честность. Уважала за то, что он не боялся лезть ко мне с претензиями даже после того, как я драла его на спаррингах до лекарни. Я уважала Тори, который никогда не был силен и всегда брал дипломатичностью, потому что он не врал себе, даже когда ему было стыдно или страшно.
Уважала, к слову, Аглаину матушку, потому что та, даже будучи слабым травоядным зверьком с сомнительным происхождением на любую насмешку о том, как именно она ухватила пустующее теплое местечко под боком у Хирша, никогда не строила из себя недотрогу и не бежала плакаться мужу. В ее глазах все было видно.
В глазах это мелюзги я видела много того, что она, конечно, перерастет… Все мы что-то такое перерастаем. Но вот прямо сейчас она нарвалась на злую меня со своим лицемерным «я только».
Я все думала, что мужчины так легко порой ведутся на вот это вот вкупе с волнующе вздымающейся грудью. Что я так никогда не умела. Что она красивая, милая, что нравится Сильвану, что у нее гораздо больше общих интересов с Нико, что она уже уводила у меня мужчину. И это ее умение вывернуть все себе на пользу как бы случайно…
Я ее не уважала, но у меня почему-то было ощущение, что я могу ей проиграть, и это выводило из себя. А если она действительно уведет Нико у меня из-под носа? Только-только мне показалось, что между нами что-то заискрило как надо, и эта девчушка выбила себе место у него на локотке на предстоящем приеме! Прямо у меня на глазах. Да что там — я сама ей и помогла!
Как же чудно они бы смотрелись вместе на новогоднем балу. И никто бы ей ничего не сказал. Ни про то, что она мечтает о его деньгах, ни про то, что она поломает его случайно на брачном ложе…
— Я думала, вы чудно смотритесь вместе, — прозвенела она с какой-то претензией, — Думала, вы оба — особенные! Но, знаете, кажется, слухи про вас были правдивы. Он для вас слишком хороший…
— А для кого не слишком — для тебя? — уточнила я пока еще спокойно, но уже чувствовала, что вот-вот сорвусь.
— Я не то имела в виду! — я по бегающим глазам видела, что именно то.
— Давай я тебе обрисую перспективы, голубушка, раз сама ты не понимаешь, — мурлыкнула я, подцепив девчонку за подбородок, — Еще раз притронешься к моему жениху, я располосую твое хорошенькое личико на лоскуты. И никто мне ничего не скажет.
У девчонки задрожала нижняя губа, будто она вот-вот расплачется. И правда хорошенькая. Тоненькая талия, хрупкие запястья, взгляд снизу вверх — такую хочется то ли подразнить, то ли защитить. Рядом с любым мужчиной она выглядит как нежное видение, и я чуть не скривилась при мысли, как выгляжу рядом с большинством мужчин я.
Она вдруг нахмурилась, упрямо поджав губы.
— Он — скажет… — прошептала она, сама страшась своей смелости, но все же повторила, — Он не будет вам потакать, если вы так поступите! Он хороший, и не позволит вам так себя вести!
— Мне ничье дозволение не нужно, — оборвала ее речь о достоинствах моего жениха я, — Это мой мужчина, моя территория. Я ни с кем ее делить не намерена, так что…
— Это еще не доказано, что он ваш! Так думаете только вы! А он сам-то на вас хоть раз смотрел как-то иначе, чем на остальных? Он считает вас своей?
Я дернулась, как от пощечины.
Редко кто позволяет себе сказать мне это в лицо, но я знала — шепчутся все.