– Что за нелепые упреки? Я готова бросить все ради тебя.

– Она младшая, а им вечно все самое лучшее.

– Она нуждается в опеке больше, чем ты. Ты всегда показывала мне свою самостоятельность, не так ли? Вера была болезненная и ласковая, а ты вертелась, как юла и не выносила показывать свою потребность в ком-либо.

– А ты же была не из тех, кто просто так раздаривает любовь.

– Я люблю вас больше, чем ты воображаешь. Ты считаешь, что недополучила от меня ласки, а Вера получила больше, чем надо, но не забываешь ли ты, как сбрасывала мою руку со своей головы? А ты ощетинивалась еще больше. Любовь не снисходит просто так – мы учимся ее заслуживать.

– Я не могла вынести зависимость от кого-то. Для меня это так же отвратительно, как жалость ко мне. Как будто я проиграла.

– Вы всегда были слишком особенными…

Полина устала думать. О вечном ощущении, что мать куда-то уплывала, даже читая им сказки, даже смеясь с ними и прыгая по кроватям, вдрызг разметая пыльные перья из подушек.

– Значит, это правда… Я всегда считала себя чужой в этом доме.

Поля закрыла глаза, забыв признаться, что ей нравилось чувствовать себя чужой и в семье и в жизни. Поэтому она нашла прибежище сначала в неистовой борьбе, а потом в неистовой страсти.

– Я чувствовала то же самое в своем доме. Так бывает чаще, чем ты представляешь. Наступает момент, когда ты понимаешь, что что-то с этой жизнью не так для нас, а все делают вид, что все прекрасно…

– Чья я дочь, мама? Того офицера, да? – надрывно спросила Полина, не желая слышать ответ.

– Ты уцепилась за мысль, что Валевский не твой отец, как за якорь? Поэтому ты ему ничего не должна и не обязана терпеть? Но прости, ты родилась через два года после смерти моего любовника.

Полина громко дышала. Казалось, она не была удовлетворена.

– Кем ты меня считаешь? Дрянью, которая из мести могла выйти замуж? Да кто и в каком забытье мог бы так сделать? В дешевых романах – отомстить даже не возлюбленному, а чьей-то там сестре. Человек не так прост, чтобы какой-то его поступок или отношение к кому-то другому можно было охарактеризовать так однобоко. Все, что мы делаем, мы делаем для собственной выгоды. Пусть даже речь о самопожертвовании – оно приносит моральное удовлетворение. Самоубийство приносит избавление. Месть – злорадство. Я хотела семью после всего этого, после смерти моего дорогого Саши… Я хотела покоя.

– Каково это, мама?

Мать посмотрела на дочь мутным ненавидящим взглядом.

– Каково? – жестко отчеканила она, словно сомневалась в разумности своей дочери. – Омерзительно! Я не жила, я существовала! Приходя к себе, я часами сидела на одном месте и старалась избавиться от этой брезгливой дрожи, сознания себя грязной. Кретины вокруг шептались, что я верчу любовниками как хочу. Да это они мной вертели! В силу своей природы, в силу непреложного закона вещей. Я лишь играла по их же правилам, нарастив зубы для выживания. Я ни за что бы не вступила на это поприще, если бы не обстоятельства. Я тогда мало рефлексировала. Перегорела тогда – слишком безумна и сжигающа была молодость. И опустилась в сплин.

Полина поникла, ее апломб разом куда-то испарился. Для нее всегда загадкой была фатальность матери и ее вывернутое умение везде видеть трагедию, годящуюся, скорее, для чьего-то переложения ее жизни.

– Прости, – тихо сказала она.