– Мама умерла.
Матвей расплывался перед ней то ли из-за слез, то ли от усталости.
Он утешал ее, держал ладонь, пока она, с отрадой плача на живом плече, рассказывала ему, как Мария угасала от туберкулеза, который всю жизнь так успешно сдерживала. Вера едва улавливала его утешения, даже собственный голос, его тон и темп казались ей потусторонними. Ее манила холодная неприятная постель, которую она кое-как перестилала теперь сама.
– От меня ничего не осталось. От той меня, моих воспоминаний, всего, что так дорого… Меня нет, есть какая-то внешняя оболочка, которой что-то надо… Какая-то ерунда. Которая ходит, что-то говорит, смеется какой-то чепухе…
Вера мало что понимала от страха, что не могла справиться с накатившим чувством нереальности и беспомощного желания. Она так давно его любила и так давно его ждала… Он провел пальцами по ее шее. Вера тихо застонала.
Счастье хоть миг не думать о грозящем возвращении в клоаку пекла захватило Матвея. Цветущая молодая женщина из прошлой, лучшей жизни, друг, слушатель, собеседник. И зачем он только пошел на эту войну… Матвей поспешно поднялся, одергивая себя за истрепанную шинель. Вера моляще посмотрела на него.
Он начал нежно и настойчиво целовать ее волосы, щеки и скоро добрался до губ, повернув к себе ее голову с растрепавшимися прядями. Вера уже не понимала, что делает и только прислушивалась к забытью его прикосновений.
Это было так ново и странно, что Вера почувствовала любопытство и что-то другое, более приятное и задорное. Перед ее памятью вставали туманные истории матери, намеки и неосознанные стремления взросления, пока Матвей все смелее дотрагивался до ее прекрасно очерченной груди, благодарно отзывающейся на каждое прикосновение. Захватывал экстаз невероятности и правдоподобности его кожи, близких волос, пахнущих теплом.
Обоим отрадно было ощущать рядом с собой живое теплое существо.
41
Вере казалось, что он пришел, потому что она была сестрой Поли, ее кусочком – так он приблизился к потерянной мечте. Как ни старалась, Вера не чувствовала себя обиженной.
Плевать на последствия, все и так смешалось в безобразную кучу, уже не было утерянных выборов прошлого – уступить или соблюсти.
Вере хотелось расстроиться, почувствовать себя поруганной, но Матвей был первым человеком, обратившим на нее внимание за последние месяцы. От него исходило странное тепло, мужественность, притягательная тем, что она ничего о ней не знала.
Наверное, он скоро сядет на какой-нибудь корабль и отплывет «в жаркие страны, к великим морям». Наверняка Матвей либо канет в неразберихе времени, либо женится на какой-нибудь несчастной девице, готовой на все, лишь бы иметь защиту. Вере тяжело было думать об этом, но необходимость заново отстраивать жизнь брала верх. Воспоминания зарастали настоящим.
Вера часто мучилась от какой-то неоформленности телесных брожений, несмотря на то, что ей вдалбливали, будто это непозволительно и едва не сделали холодной на всю жизнь. Матвей сдернул пелену. Какой она была зажатой, боязливой… И почему Мария ничего не сказала? Чем разводить демагогии о Черубине Де Габриак… Вот что по-настоящему пригодилось бы ей в жизни, а не отвлеченные рассуждения ни о чем!
42
– Это кто? – Марина неодобрительно приподняла брови.
Вера невольно подумала, зачем Ярославу эта заносчивая барышня, но потом вспомнила, что у мужчин иные критерии отбора.
– Соседка, – терпеливо отозвался Ярослав, хотя голос его стал чуть мертвеннее, чем обычно.
Они вышли за дверь. Вера слышала какие-то попискивающие крики, тут же сменяющиеся тишиной и низким шепотом.