Ожидаемое, нежданное обрушение неценимого благоденствия отполированных витрин.

И Полина с Верой скандировали в этом священном безумии растрепанных женщин с голодными детьми дома.

Насколько шаткими и игрушечными оказались достижения прошлых лет, если могли быть сметены в какой-то надорванный миг. Столько лет поколениями собирали по крупицам эту эфемерную уверенность в грядущем дне… Люди, а в основном женщины, сбитые с колеи, воодушевленные невесть чем, подталкиваемые неведомой стихией торжества интеллекта и силы, вместе со всеми орали на площадях февральского Петрограда, терзаемого глупостью правителей и войной, бедностью и яростной надеждой на могучий двадцатый век. Ведь не могло, не могло и в новом веке творится подобное… Однако, оно творилось.

Вера, заслоняясь тетрадками из последнего, седьмого курса гимназии, где перестали ко всеобщему удовольствию преподавать слово божие, сквозь толпы прорывалась в тишь дома, а душа ее замирала от грусти и подъема. И эта новь свободы пьянила. Пугали, потому что она не хотела так же ютиться в грязных рабочих кварталах, в бессмысленно упорстве думая только о пропитании.

– Столько людей, – зачарованно шептала Вера, заскочив домой. – Борются за счастье страны…

– Вера, – вздохнула в ответ Мария, – при чем здесь страна? Просто мужланы нашли удобный выход агрессии, раз больше нет угрозы каторги.

Вера неодобрительно покосилась на мать.

– Люди борются за свободу, – произносила вера, глядя в окно.

– Меня пугают лютые лица с оголенной шеей, с которой сброшен хомут, – скривилась Мария и принялась кашлять.

– Это тебя пугает? Или ты не хочешь так же жить в грязных рабочих кварталах?

– А ты где о них прочитала? – вскинула бровь Мария.

Вера с досадой отвернулась к окну. Конечно, мать права, а они могут только разглагольствовать… шевельнулось привычное чувство вины за собственное благополучие. С тревогой и отрадным чувством свершения она посмотрела на толпы внизу. И душа ее рванулась к ним. По большому счету, какая разница, чего они требовали? Она была молода и чувственна, она хотела жить.

– Они доведены до отчаяния, – голос Веры стал глуше и четче.

– Чем? – вяло спросила Мария.

Вера посмотрела на мать вытаращенными глазами.