Время словно скакнуло, и Ороро вдруг обнаружил, что вгрызся клыками в окровавленную руку Ингрэма. Он в ужасе распахнул глаза, попытался отодвинуться, но лишь вжался еще больше да прикусил поудобней.

Мир сузился до размеров этой руки, да мешка с мясом, к ней прикрепленного. Кровь гулко выстукивала под кожей – он чувствовал это кончиками пальцев и размазывал ее, липкую, вкусную. Она обильно и горячо обволакивала язык, стекала по глотке, по пищеводу вниз, можно было даже ощутить ее путь – тонкая сладкая струйка, от которой аппетит лишь разгорался сильнее. Он жадно глотал больше, больше, больше этой чудесной крови. Он никак не мог понять, почему перед глазами все расплывалось.

– Орохин! – крикнула какая-то женщина. – Остановись! Это же Ингрэм! Ты ведь так хотел его спасти!

О. Он плакал.

Это удивило его настолько, что он в недоумении остановился. Облизал перепачканный рот. Драгоценная кровь стекала по безвольной руке, которую он кусал. Какое расточительство. Он уже намеревался продолжить пиршество, как вдруг раздался тихий голос добычи:

– Эй, Ороро.

Голос был знакомым, и почему-то казалось важным вспомнить что-то, связанное с этим. Нарастала далекая смутная тревога – все сильнее и сильнее, чем больше проходило времени. В действительности времени проходило совсем немного – оно привычно замедлялось, вернее, это он был слишком стремительным. Он сам за собой не успевал – той своей частью, которая бодрствовала, когда он спал. Он знал немногое, но этого было достаточно и к большему он не стремился – зачем? Вся суть его в ином, все прочее – не он, но коль уж он здесь, намеревался сполна насладиться и насытиться, для чего же еще он был?

И все же…

По какому-то наитию он взглянул в лицо этого человека, в жилах которого текла столь вкусная кровь. Узнавание проявилось, как капля чернил, окрасившая воду, и заставило замереть. Он знал, что добычу звали Ингрэм, и что он был важен, и после узнавания удивление стало тем, из-за чего он продолжал сидеть на коленях, не шелохнувшись. Он прежде не полагал, что способен ощущать что-то иное, кроме сути своей, но должно быть то были отголоски той, другой его части?

– Все хорошо, все хорошо, – все так же тихо, почти беззвучно промолвил Ингрэм.

Он напряженно проследил, как вторая рука Ингрэма осторожно потянулась к нему, а затем коснулась вдруг его щеки, погладила. Он вздрогнул, неотрывно глядя в зеленые глаза Ингрэма.

Зеленые глаза означали, что в прошлой жизни он был уркасом, – вспомнились ему чьи-то слова. Да нет же, это смешно, ну какой из него уркас? А вот в то, что родственные души стремились друг к другу, поэтому душа умершего перерождалась в потомках, и распознать это можно было по глазам – он хотел бы верить.

Когда Ингрэм умрет, сможет ли он узнать его? Если у него не будет потомков, где же его тогда искать? Это что же получается – он больше никогда не увидит Ингрэма?..

Эта мысль настолько вдруг поразила его разбуженный разум, что Ороро вытаращился, медленно соображая, кто он, где он и что только что чуть не натворил.

Ингрэм тем временем прикрыл глаза, покачнулся, и Ороро едва успел его подхватить.

– Ингрэм? – недоверчиво позвал он. Легонько встряхнул. – Эй, Ингрэм?

Ингрэм не отзывался. Он обмяк, потяжелел, и было непонятно, дышал вообще или нет.

Где-то в другом мире рыдала Энис. Мрачный Хорей все так же стоял по ту сторону ловушки и сверлил ощутимым торжествующим взглядом.

– Нет, я не мог, – потрясенно прошептал Ороро. Жалобно посмотрел на Ингрэма. – Эй, очнись, я же не взаправду, я бы никогда…

Он осекся. Сегодня он уже едва не напал на Ингрэма во время ссоры. С самого начала, едва впервые распробовав его кровь, он лишь каким-то чудом не убил Ингрэма. Он – проклятый полукровка, понятно, почему его все боялись. Он – монстр, не способный себя контролировать. Он не смог себя контролировать, и Ингрэма больше нет. Он никогда больше не увидит Ингрэма. Ингрэм никогда больше не взъерошит его волосы, не усмехнется и не позовет домой.