После разгрома монголов под Владимиром я сразу послал нескольких гонцов Михаилу Всеволодичу, сообщая о своей победе и повторно призывая его ударить по пасущимся в степи тыловым монгольским туменам. Впоследствии, как я узнал, он выполнил мою просьбу, но и сам при этом не слабо огрёб, но задачу выполнил, остатки степной Орды срочно перекочевали за Волгу.

Чуть позже мне станет известно, что из Залеских лесов, следуя кружными путями, к Дону сумело выбраться, жалкое, обмороженное и полуживое монгольское стадо в пару сотен голов — всё, что осталось от вторгнувшейся на Русь армии «Потрясателей Вселенной». Все планы были сорваны, Западный поход «к Последнему морю» для большинства монгольской армии закончился в русских снегах.

Под стенами и в окрестностях Владимира, безвозвратные потери армии составили девять тысяч человек, ещё семь тысяч, из — за тяжёлых ранений, были списаны из строя. Но глава Вяземского уезда уже прислал мне письмо, в котором сообщалось, что к городу подошли несколько тысяч «добровольцев» — пруссов, рекрутированных в армию при активном участии бывших князей и вождей, ныне сменивших свой статус и превратившихся в «новых русских» бояр православного вероисповедания. То, что в столкновении с монголами у нас будут потери, и весьма серьёзные, было понятно с самого начала, поэтому ещё в конце минувшего лета прусским боярам была поставлена соответствующая задача и выделено под это дело финансирование, вот они с радостью и старались, пополняя ряды моей армии. Оставшиеся вакантные места планировалось заполнить смердами Владимиро — Суздальского княжества. Собственных полков на демографической базе этого княжества создавать пока не планировалось, а вот пополнять ныне существующие полки, вполне посильная и для княжества и для моего бюджета задача. Если армия возрастёт ещё больше, то её просто станет нечем кормить! Незначительно увеличить её численность можно будет только после взятия хлебородной Южной Руси. Да и то сомнительно, все излишки с/х товаров Михаил и его бояре и так в последние годы неустанно и во всё возрастающих количествах поставляют в Смоленские земли.

Сразу из бывшего монгольского стана, под охраной сотни телохранителей, торжественно въехал во Владимир через почерневшие от копоти, некогда белокаменные башни Золотых ворот. У надвратного храма остановились, спешились, дружно перекрестившись на еле различимый образ Пресвятой Богородицы, въехали в город. Отовсюду разносился звон, гулко били в колокола. Улицы были запружены народом. Люди, поснимав головные уборы, радостно приветствовали «крылатую сотню». Священнослужители, вышедшие из храмов с иконами, хоругвями и крестами осеняли всех вокруг крестным знамением, а потом во всю мощь своих глоток прямо на открытом воздухе затянули благодарственный молебен.

Следом за мной в город, под бой барабанов, вступали посошные засадные рати, только сегодня начавшие прибывшие во Владимир. В город они заходили вместе со своими повозками на полозьях и санным обозом. Им предстояло исполнять обязанности гарнизонных войск. А одновременно с этим занимавшие до этого момента Владимир пехотные части, через каменные Серебряные ворота «Ветчаного города» покидали городские пределы. Ещё раньше, сразу после боёв, в городе разместили многочисленных раненных, таковых набралось до двадцати тысяч. В основном это были легкораненые, недаром монголы поднимали и обрушивали на нас тучи стрел.

Через Торговые ворота мы проследовали в «город Мономаха». Это был иначе называемый «Старый город», первоначально основанный Владимиром Мономахом на береговой кручине у реки Клязьмы. Внутри этого квартала на горе возвышался княжеский детинец, окружённый каменной стеной. Детинец, кроме княжеского дворца, вмещал в себе ещё и главный городской собор — Успенский, именно туда мы и направлялись.

Владимирский и Суздальский владыка Митрофан весьма оперативно организовал торжественную литургию в Успенском соборе. Хоть, по моему мнению, он и был флюгером и последним слизняком, но оказался полезным. Такие типы мне нравятся всё — таки больше, чем гордые и независимые, но так и норовящие все мои, начиная оплевать и «тихим сапом» саботировать!

Деваться было некуда, пришлось на этой литургии поприсутствовать. В собор набилась огромная толпа народа. Меня с моими ближниками разместили на особицу, в алтарной части храма. Во время богослужения я успел во всех подробностях рассмотреть и полюбоваться красиво расписанными стенами собора, его иконостасом, венчающим позолоченные так называемые Царские врата. А горожане в это время косили взглядами в мою сторону, внимательно изучая своего спасителя и по совместительству нового князя. Воспользовавшись моим благостным, одухотворённым состоянием после молебна, я как — то незаметно для самого себя оказался в келарские покоях игумена. Здесь уже был накрыт шикарный стол, предназначенный для почётных гостей.

Епископ, во время трапезы, всё порывался заговорить со мной о высокой политике, но я его разочаровал, оставил вместо себя для ведения разговоров на эту тему полковника политуправления. А затем, проверяя владыку на вшивость, в приказной форме поручил ему незамедлительно начать готовиться к мероприятиям по приведению горожан к присяге. От подобных понуканий Митрофан хоть и напрягся, но сумел удержать своё ретивое, воздержавшись от открытого неповиновения или публичного обсуждения моих поручений. А я владыку ещё и добил, заметив ему напоследок, что неподчинение рекомендациям Политуправления, спускаемым церкви, а также нарушение норм НРП будет мною расцениваться как мятеж, со всеми вытекающими из этого обстоятельства неприятными последствиями, что затронут и его лично и всех подчинённых ему церковнослужителей. В ответ на эти посылы владыка лишь смиренно молвил: «Церковь наша всегда за правду ратовала и за правое дело стояла. Негоже нам супротив воли государя — помазанника Божьего идти». Остальные же, присутствующие здесь на застолье священнослужители, сразу принялись громко и неодобрительно перешёптываться. Недовольство и разочарование, хоть и тщательно скрываемое, но явно расходившееся с его лестными словами, всё же читалось во всей позе и в телодвижениях епископа. Теперь осталось лишь понаблюдать за дальнейшими действиями местного владыки, а потом уже делать окончательные выводы о профпригодности данного церковного иерарха.

Выйдя от Митрофана, я решил взобраться на звонницу Успенского собора — самого высокого места в городе. Мне вдруг захотелось полюбоваться с высоты птичьего полёта открывающейся панорамой города. С колокольни добрых полчаса своими глазами и при помощи подзорной трубы внимательно рассматривал Владимир — крупнейший русский город. На крышах его домов снег смешивался с гарью пожарищ, а сами жилища всё ещё оставались переполнены приезжим людом, даже сараи и прочие нежилые постройки не пустовали, занятые беженцами. Извилистые и узкие улицы Владимира были битком набиты беспорядочно склоняющимся по ним разномастными толпами народа. Из — за этой людской скученности городские улицы и площади выглядели очень неопрятными. Между стоящими вдоль улиц великого множества саней и крытых возков на полозьях мирно поедали сено привязанные к ним лошади, коровы, овцы и козы, при этом, обильно унаваживая мостовые. Смерды и ремесленники из окрестных городков, деревень и сёл, пригнавших в город всю эту живность, прямо во дворах жгли костры и готовили кашу в котлах.

В «Новом городе» толкалось множество владимировчан, было не понятно, что они там делали — то ли мародёрничали, то ли начали восстанавливать самый пострадавший от монголов городской район. Изрытые чёрными воронками от пушечных снарядов пойменные берега Клязьмы соседствовали с военном лагерем.

— Государь! — отвлёк меня от созерцания голос Сбыслава, — великокняжеский дворец проверен и полностью взят под контроль.

У княжеского дворца меня вышла встречать княгиня Агафья Мстиславна… Выглядела она бледной тенью былого величия: увядшая, осунувшаяся, с заплаканными глазами. Траурные наряды её ещё более оттеняли, подчёркивая обрушившиеся на неё невзгоды. Оно и не удивительно — сыновья погибли, а муж отбыл в неизвестном направлении. Вдобавок ко всему она не совсем себе представляла как себя вести с прибывшим гостем.

— Здравствуй князь! — Агафья Мстиславна слегка склонила голову. — Князь мой отбыл, сыны сгинули, не обессудь, что одни женщины да девки тебя встречают. Нет ныне во всём Владимире князей, остались лишь их вдовы, да осиротевшие дочери с детьми малыми. Заходи, гость дорогой, откушай с дороги … — продолжила исполнять приветственный ритуал княгиня, но была мною тут же остановлена и поправлена.

— Не гость я во Владимире ныне, а полновластный хозяин, отстоявший эту русскую землю от страшной погибели. — Агафья Мстиславна промолчала, ни возразив, ни словом, ни движением. Выдержка у бабы железная.

— Мне теперь всё равно, княже, — невозмутимо и совершенно хладнокровно отреагировала на такое известие Агафья Мстиславна. Но присутствующие рядом молодые княгини — её обдовевшие невестки, и челядь, возбуждённо заквохтали.

— Я так понимаю, ты нас будешь теперь держать в полоне? — осведомилась великая княгиня.

— Не без того, — не видел смысла отрицать очевидное. — Надеюсь, что смогу полюбовно сговориться с уцелевшими владимиро — суздальскими князьями. Если они проявят мудрость, то оставлю им, по доброте душевной, вотчины. Вздумают обнажить против меня мечи — погибнут все! Выбор за ними …

— А вы как жили на женской половине терема, так и будете жить, но под стражей, — последние, выделенные интонацией слова, предназначались СВР. Они быстро сообразили, и ускакал в назначенный гарнизонный полк раздавать указания.

— Спасибо тебе княже за твою доброту, — с полупоклоном и с нескрываемым сарказмом ответила княгиня, — век не забудем!