Следом вошёл сын владимиро — суздальского князя Всеволод Юрьевич, вчерашним днем, бежавший от разгрома из — под Коломны. Как тень за ним следовал его родной младший брат Мстислав Юрьевич, всю минувшую ночь пытавший брата о Коломенской битве с татарами. Далее, почтительно поклонившись великому князю, в покои вошла ещё одна парочка братьев — сыновцов (племянников) Юрия Всеволодича, Василько и Владимир Константиновичи, прибывшие со своими дружинами по зову великого князя. Следом вошли воеводы — Пётр, Жирослав, Дорож и наибольшие бояре, последним явился епископ Митрофан. Владыка тут же принялся крестить присутствующих, и уже было собирался проповедь прочитать, но был остановлен великим князем.
— Не до того ныне, отче Митрофан, опосля за нас всех помолишься. — После этих слов Юрий Всеволодич поманил к себе пальцем воеводу Дорожа Семёновича, вручив ему ответную грамоту Смоленского князя, повелев:
— Чти вслух!
На несколько минут установилось гробовое молчание. Сначала все слушали текст грамоты, не веря собственным ушам, ещё какое — то время потребовалось, чтобы по окончании чтения прийти в себя, попытаться осмыслить услышанное и собраться с мыслями.
— Что на сиё скажете? — первым прервал затянувшееся молчание Юрий Всеволодич.
У Ярослава Всеволодича от возмущения перехватило дыхание, он как рыба лишь открывал и закрывал рот. Остальные князья выглядели не лучше, первым на прозвучавший вопрос великого князя ответил самый юный из всех присутствующих и в силу возраста самый горячий князь Мстислав Юрьевич.
— Батюшка! Да не бывать такому не в жисть! Лучше все в землю костьми ляжем, но честь сохраним! Не хочет никто нам подсобить — и не надо, сами с монголами драться будем!
— Не горячись, князь Мстислав, — с отеческой лаской в голосе произнёс Юрий Всеволодич. — У нас тут поопытней мужи есть, бывалые во многих сечах.
Ярослав Всеволодич, подумал, что брат намекает на него, тут же вскинулся.
— Чтобы я 18–ти летнему сопляку подчинялся — никогда тому не бывать, вот те крест, — Ярослав тут же перекрестился на икону, после чего смачно сплюнул на пол, показав, тем самым, своё отношение к смоленскому князю, демонстративно обводя взглядом присутствующих, дескать кто посмеет ему возразить.
— Славно сказано! Всё верно стрый сказал! — чуть ли не в унисон донеслось от Константиновичей.
— Кто ещё как мыслит? — недовольно сморщив лицо, спросил великий князь, нарочитая лёгкость и необдуманность в словах князей ему не понравилась.
— У меня веры к словам этого князя не больше, чем к посулам хана Батыя, — подал голос воевода Пётр Ослядукович — Хотел бы за землю Русскую постоять, то просто привёл бы сюда свои рати, без лишних слов и странных грамоток.
— Не странных грамоток, воевода, а срамных, — с удовольствие дополнил слова воеводы Мстислав Юрьевич.
— Князь Всеволод, — обратился великий князь к старшему сыну, — не желаешь слова молвить?
— А что тут можно молвить? Уже до меня всё верно сказали. Помогать смоленский самозванец не хочет, а потому над нами изгаляется, унизить жаждет, чтобы мы на коленях пред ним ползали. А Владимир будет злорадствовать на сие непотребство глядечи, а в итоге откажет. Только опозоримся. Ведь год минул, а Владимир до сих пор Александра Ярославича в полоне держит, дескать, некогда ему, всё завтраками князя Переяславльского кормит. Братьёв своих кого живота лишил, кого изгоем сделал. Как такому человеку доверять?
Ярослав Всеволодич, услышав от сыновца такие слова по отношению к своему личному ненавистнику, от удовольствия даже закряхтел.
— От других князей подмоги не будет? — спросил Юрия Всеволодича воевода Дорож.
— Какие другие? — хмыкнув, ответил великий князь. — У Михаила Черниговского у самого на шее несколько туменов висит. Ринется к нам на помощь, выведет войска из города — так монголы Чернигов без боя возьмут. А потом ещё и в спину ему успеют ударить. Не лезут пока к нему нехристи, пасутся мирно у границ его княжества, и он в ответ тихо сидит. Действует по народной мудрости: «не буди лихо, пока оно тихо». И даже если он сейчас к нам на подмогу выступит, чего нет, и не будет, всё одно опоздает, придёт на пепелище.
— А ты воевода, что примыслил? — спросил Юрий Всеволодич у Жирослава Михайловича.