Царь властно притянул к себе Суворова и прошептал ему на ухо:

– Похлопочи, граф, в Петербурге о снисхождении для Салаватки. Больно жалко его. Он мне ведь как сын.

Суворов утвердительно кивнул.

Веселье было в самом разгаре. Наместник Глинский так напился, что уронил голову в тарелку с капустой и смачно храпел. Его великовозрастный неженатый сын нагло пялился на мою жену, словно хотел прожечь в ней глазами дырку.

Пришли гусляры и затянули заунывные песни. Патриарх Теодосий стал подвывать им своим писклявым голоском. Царь тоже присоединился к пению.

Видя, что празднество затянулось, царица подняла со стула молодого царевича и повела его в опочивальню.

Суворов тоже встал из‑за стола и, сославшись на усталость с дороги, попросил об отдыхе.

Государь не возражал.

– Завтра – праздник. Грех работать. Поэтому отдохните, наберитесь сил, генерал. Заодно ознакомьтесь с нашими варварскими обычаями. Ты, воевода, обязательно своди генерала на байгу и на кулачные бои. А после Рождества обо всем по порядку и потолкуем, – сказал на прощание Суворову Великий Царь.

Я проводил посла до кремлевских ворот. До постоялого двора купца Шумилова было рукой подать. Поэтому я не стал его провожать дальше, а вернулся в трапезную. За столом остались только царь, наместник и я. женщин, муфтия с патриархом и молодежь как ветром сдуло. Но нас это нисколько не смутило. Расторопные слуги только успевали менять кувшины с вином. Как я добрался до своей спальной комнаты, не помню. Одетым упал на кровать – сил не было разоблачиться. Позвал Мари, но она не ответила. Я обиделся на нее и заснул.

Официальные переговоры Великого Царя с екатерининским послом Суворовым начались 8 января 1775 года (по европейскому летоисчислению) в 10 часов в большом тронном зале Тобольского кремля.

Пашу сторону представлял сам государь, а помогали ему – в военных вопросах я, писарем же был мой старший сын Иван Васильевич Лсташев. Суворова на переговорах сопровождал подполковник Рылеев. Звали его Иваном Карповичем. Генерал часто обращался к немуза советом, называя подполковника по имени и отчеству.

Первыми высказаться царь предоставил гостям.

Александр Васильевич Суворов встал со скамьи. Сегодня он был одет в парадный генеральский мундир, перетянутый атласной лентой через плечо, с золотыми эполетами и аксельбантами, а на груди его красовались сверкающие золотом и драгоценными камнями ордена. Но в большом тронном зале, несмотря на весь свой торжественный наряд, он выглядел еще более тщедушным и маленьким, чем за ужином в Рождественский сочельник.

Голос его прозвучал скрипуче и тихо, только эхо усиливало его.

– У границ вашего царства сейчас сосредоточена огромная армия численностью около 100 тысяч отлично обученных и хорошо вооруженных солдат. Моя императрица даже пошла на заключение мирного договора с Портой на не очень выгодных для империи условиях, только ради окончательного и бесповоротного присоединения Сибири к России.

– И вот пугать нас, граф, не надо, – не выдержал я и вставил свое слово. – Сколько вас Салават водил по Башкирии? Всю осень. И если бы не предательство баев, неизвестно когда бы вы его поймали. А Сибирь – ой какая большая! В ней есть и где засады понаставить, и где укрыться. Как насчет партизанской войны, генерал? В чистом поле ваше стотысячное войско – грозная сила, но в лесах и болотах, когда противник неуловим и жалит из‑за кустов, наши шансы уравниваются.

Царь посмотрел на меня одобряющим взором.

– Я ни в коем случае не пытаюсь вас запугать, господа. На вашем месте я бы избрал в точности такой же способ ведения войны, – Суворов понял, что штурм не удался, и переменил тактику. – Я хочу обратить ваше внимание на жертвы. Стоит ли наша с вами вражда – двух российских народов, говорящих на одном языке, но исповедующих чуть разные веры, – такой крови? Неужели мы, соплеменники, не можем договориться друг с другом?

– Что бы прислуживать самозванке? Никогда! – взорвался государь.