– Мак говорил, что Ева все время кого-то ждала.

– Кого?

– Пьера Готье… Мак говорил, что она его очень сильно ждала.

Томсон отвернулся от прозрачной стены, за которой виднелся поникший силуэт его товарища. Сглотнув подступивший спазм в горле, он перегнулся по пояс из кабины и с удовольствием выпустил вниз долгую струю огня.

– Я – Пьер Готье. Я понимаю, ты устала за эти дни. Это, наверное, были ужасные дни. Но теперь все кончилось. Очнись! Ева! Встряхнись! Мы сейчас полетим к нам домой, на Центральную. Ева, ну не смотри на меня так.

– Я уже говорила, что я не Ева. Меня зовут Ирен.

Готье оторопело посмотрел на девушку, но, все же взяв себя в руки, как можно мягче сказал.

– Ирен? Да, мы с тобой именно так и хотели назвать нашу дочь! Ева, послушай, ты немного больна. Но это скоро пройдет. Нам нужно торопиться. Скоро зайдет Саваж. Что ты хочешь взять с собой?

– Саваж? Нет, он зайдет еще не скоро. Он зайдет через полгода. Я читала в книгах, что Саваж садится каждые двадцать три часа. А когда он садится, все люди ложатся спать. Но здесь все по-другому. Здесь день длится полтора года. Смешно, правда? День больше года. А потом на полтора года наступает ночь, и здесь все замерзает… и темнота. После этого ползуны и перевертыши кажутся такими приятными. Они светятся, как земные светлячки и кажется, что перемигиваются друг с другом. Так и хочется поиграть с ними. Да, ночью мне было иногда плохо. Особенно когда уехал Мак. Бедный, он погиб через два часа. Я так думаю.

Готье выглянул в отверстие и неуверенно помахал Томсону, как бы говоря: «Не обращай внимания, это она так». Сэм так же молча кивнул ему и показал пальцем вниз, что означало: «Хорошо. Садитесь в машину, ползуны уже на подходе».

– Что бы ты хотела взять с собой, Ева? Нам пора возвращаться домой.

– Ирен…

– Ну, хорошо. Ирен. Так что же?

– О, я хотела бы взять все. Ведь у меня на Центральной нет ничего. Я там ни разу не была. А мне всегда так хотелось побывать там. Но я не буду брать много, ведь вы, наверное, спешите? Несколько платьев. Хотя нет, они все давно уже износились. Я возьму вот эту книгу, комбинезон. Он еще почти новый. А тебе Мак просил передать вот это, – она сняла с руки кольцо, инкрустированное невзрачным серым камнем.

У Готье защемило сердце. Это кольцо Пьер когда-то сам подарил Еве. Это было в самом начале их знакомства. Он как раз вернулся на Землю из командировки на планету Призрак, славившуюся на всю галактику своими мнемо-кристалами. На этот серый камешек он и записал для Евы свое признание в любви. Мнемо-кристал был небольшой и мог воспроизвести не больше минуты разговора, но ему тогда этого хватило, чтобы растопить сердце любимой.

– Мак сказал, что это очень важно. И еще, пожалуйста, заберите вот этот вакуум-бокс. В нем записи показаний каких-то приборов и просто записи с текстом. Он стоит запечатанным столько лет, что я не верю, будто его когда-то открывали. Но Мак сказал, что это будет интересно людям, которые сюда придут.

Готье поднял тяжелый ящик, поднес его к пролому и пристегнул к карабину троса. Томсон аккуратно, будто в нем хранился старинный китайский сервиз, стал подтягивать его в винтолет. Потом Готье повернулся к Еве. Как она изменилась с тех пор, когда он видел ее в последний раз! Она стала совсем худая. И черты лица слегка изменились, заострились. Что она ему тут наговорила? Ведь это значит, что она сошла с ума… Бедняжка. Сколько нужно пережить, чтобы это произошло?

– Ева… Ирен, ничего не бойся, – он прижал ее к своей груди. – Все будет хорошо.

– Яне боялась и раньше. Я всегда ждала людей. А теперь, когда вы пришли, я совсем ничего не боюсь.

Они подошли к проему в куполе. Пьер со всей осторожностью поддерживал хрупкую фигурку Евы-Ирен. Сердце его и радовалось, и разрывалось от горя на части.