– Опиши, что конкретно ты чувствуешь, когда это происходит с тобой? –  врач перешёл к просмотру рёбер пациентки.

– Когда оно было с горошину – больно совсем не было. Даже наоборот… – Уля подумала, какое слово подходит, и добавила, – Щекотно.

– Оно увеличилось в размерах? – не отвлекаясь от экрана компьютера, где выводилось изображения “внутреннего мира” Ульяны, продолжал доктор. Он добавил прозрачного крема на живот девочки и размазал его белым агрегатом по другому боку.

– Да…

– И какие теперь ощущения?

Одной рукой Уля дотронулась до своего лба, будто проверяя у самой себя температуру:

– Боль такая словно ломаются кости, – на этом её голос задрожал и ей захотелось плакать. Она почувствовала, как мама сильнее сжала её руку. Врач лишь продолжал водить устройством по телу, изучая Ульянин организм, при этом делая какие-то пометки на бумаге. Прошло ещё долгих десять минут, прежде чем Филипп Рабинович наконец-то посмотрел на мать пациентки. На его лице читалась тревога и ужас.

– У вашей дочери многочисленные переломы, – серьёзно изрёк он.

Лиза непроизвольно ахнула, когда врач распечатал несколько снимков и показал их матери.

– Тебе сейчас больно? – доктор аккуратно начал надавливать двумя пальцами на Ульянины рёбра.

Она отрицательно помотала головой.

– Невероятно, – удивлённо выдохнул он, – Я сталкиваюсь с таким впервые.

Мама в ужасе разглядывала распечатанные снимки, хватаясь за сердце. И доктор кое-как успел подхватить её, когда она полетела на пол без чувств. Поднеся ей под нос баночку с нашатырным спиртом, и выждав несколько минут, Рабинович продолжил:

– Смотрите. Это трещины, – показывал он на снимках, где запечатлены рёбра Ульяны, на которых и в самом деле виднелись поперечные чёрные полосы, – Верхние, вообще раздроблены на части, – на следующем снимке что-то непонятное, – Человек с такими переломами… не может жить. Перевернись, пожалуйста, на живот, – попросил врач, хоть это и звучало абсурдно, учитывая нынешнее состояние больной. Уля послушно перевернулась. Рабинович выдавил из большого белого тюбика прозрачный крем на спину и вновь принялся водить белым агрегатом.

– Позвоночник сломан в четырёх местах… – на этот раз он не молчал, сразу поясняя, что видит на экране, – Господи Иисусе…

– Что там, доктор? – Мама буквально прильнула к монитору.

– Весь поясничный отдел раздроблен… – теперь и сам врач выглядел напуганным, – Что с тобой случилось? Кто это сделал с тобой?

Уля не знала, стоит ли вообще что-либо рассказывать. Ведь вполне реально, что её могут принять за сумасшедшую.

– Я упала со второго этажа… – тихо вымолвила она.

Повисла долгая предолгая пауза. Врач наконец-то убрал белую штуковину. Долго и хмуро молчал. Уля впервые видела, как доктор (неважно какой) усердно пытается принять решение. Наконец-то, когда он заговорил его голос совершенно изменился, потускнел что ли: