— Да. Ведь он так ждал другого связника — Роберта. Тот должен был приехать, и я, десятки раз проезжая по наземной линии метро, чуть ли не сверлил глазами телефонную будку на одной из станций. Именно на ней связник должен был поставить фигуральный сигнал — прибыл.

— Что это за символ?

— То ли треугольник, то ли черта, сейчас уж не помню. Или более сложный сигнал: встречаемся в такой-то день и час. Я ездил по этой линии месяц — бесполезно. А потом исчезла и сама будка. Ее снесли. Нервничали, переживали. Неужели пропал, провалился? Через какое-то время из Центра сообщают, что Роберт погиб при переходе.

— Его убили?

— Погиб в море. В Балтике. Переправлялся через залив, и корабль затонул. Словом, роковые обстоятельства.

— А вы знали этого человека?

— Я — нет. Абель знал и очень горевал, очень.

— Если бы Роберт добрался до Штатов, быть может, не было бы и тех проклятых лет, которые Вильям Генрихович просидел в американской тюрьме?

— У него были большие возможности и самые разнообразные связи. У этого общительного человека сложился широкий круг знакомств.

— Какую все-таки информацию он получал? Только ли по атомной бомбе? И какова ее ценность? На сей счет существуют мнения несхожие, иногда даже диаметрально противоположные,

— Я судить не берусь. У нас свой этикет. В чужие дела лезть не принято. Не собираюсь и не могу вдаваться в подробности; основной круг агентов, с которыми довелось сотрудничать, навсегда останутся безымянными. Но считается, многие данные экономили нашей стране по два-три года работы в закрытых лабораториях и по 18–20 миллионов рублей в еще тогдашнем денежном исчислении.

— А потом, в Москве, вы встречались с Абелем, дружили?

— Да, у нас были хорошие отношения, он меня всегда был рад видеть. Но дружить, ходить семьями… Такого не было. Он и постарше все-таки. И понимаете, то спецуправление, где Абель работал, держалось несколько обособленно: многое у них не поощрялось.

— Юрий Сергеевич, командировка в США была, как понимаю, далеко не последней?

— На научно-техническую разведку за рубежом я работал 25 лет. После Штатов были Англия, Австрия, Женева…

— Вы извините за этот мой вопрос. Но не задать его тоже нельзя. Знаете, какое-то ощущение, что награды вас как-то обошли.

— Как вам объяснить? У меня, полковника, есть 50 лет выслуги и несколько орденов. Не генерал и не Герой — что из того? Понимаете, те, кто у нас работает, делают это не из-за званий и денег. Их, вероятно, лучше искать где-то в ином месте. Мы же сделали то, что были должны. В этом и радость. А после оперативной работы судьба забросила в наш институт, теперь это академия. Преподавал, вел практические занятия с будущими разведчиками. Только закончил службу. Вот так и пролетело полвека…

МЕСЯЦАМИ НА ОСТРИЕ НОЖА

Для Юрия Сергеевича Соколова Моррис и Лона Коэны были не только ценными агентами, но и верными друзьями. Хотя бы потому полковник имеет право на этот монолог.

— Да, прошло более полувека. Осень 1947 года, Нью-Йорк, Бронкс. Я, тщательно проверившись, приближаюсь к универмагу «Александере». Предстоит установить личный контакт с «Волонтерами», который был прерван, законсервирован два года назад. Наступила пора встретиться с Лоной Коэн.