– Конечно! – радостно сказал Коля. – Убивать капитана? Зачем? Он невкусный.
– Не тот бутерброд?
– Видишь, ты соображаешь! – рассмеялся Говоров. – Я думал так: за кражу дела его точно уволят, да и мне не придется его убивать. Поэтому я просто толкнул вас тогда в переулке, да дело выхватил. Я же бывший мент, я точно знал, что за потерянное дело увольнение из органов. А такого как капитан, забитого и без связей вообще посадить могут. Так что я хотел лайтово поступить. Но в результате все пошло не как я хотел, и капитана пришлось тоже повесить, – Коля грустно покачал головой. – Зачем ты так, Серега, с ним?
– Я с ним? – я оторопело уставился на Говорова.
– Помнишь, когда я звонил по поводу архивых данных и спрашивал, зачем тебе они, то ты сказал про Савельева: «Ему передадим. А то он одно дело потерял, решили ему еще подкинуть. Пусть расследует, куда эти люди пропали!», – Коля покачал головой. – Ты когда это сказал, я прямо оцепенел. Я спросил еще тогда тебя, шутка ли это, и ты начал говорить, что это сарказм.
– И ты убил его? Из-за этой фразы?
– Я до последнего не хотел, – сказал Говоров. – Когда я положил трубку, то сразу набрал Савельеву. Он думал, что это по поводу работы. И тогда я и предложил ему встретиться. Сказал, что могу даже подъехать к нему, посидеть спокойно, все обсудить, выпить… – злая усмешка расползлась по лицу Коли. – Ну капитан любил выпить. В общем, сначала он рассказывал мне о том, что его хотят уволить, а подполковник соглашается прикрыть от суда только за десятку зеленых. Я уже хотел было уйти, но тут капитан сказал, что если будет расследование дела, то он все скажет. Он будет сам лично настаивать, что Толик не убивал и нужна проверка обстоятельств дела. А я только кивал, поддакивал и сам рассказывал ему, что нам нужен заместитель начальника службы безопасности и что можно порешать этот вопрос. Рассказывал и побольше наливал. Рассказывал, что Полтавский скоро уходить собирается, а нам нужен грамотный руководитель. И наливал. Знаешь, он умирал очень счастливым человеком. Он напивался не своим дешевым пивком, а настоящим Jameson, и, мне кажется, уже видел себя начальником службы безопасности. Он много улыбался, Серег. А потом, когда он был уже никакой, я его оттащил в ванную и там повесил. Он почти не сопротивлялся. Это было невкусно, но мне даже понравилось. Я убивал человека, который перед смертью почувствовал себя счастливым. Интересные ощущения, необычные. Надо ещё как-нибудь попробовать. Потом я забрал его документы и телефон, в самом телефоне почистил историю вызовов, ну и подчистил базу биллинга. Когда приехал в офис снова, то был уже конец рабочего дня. Тогда я и отправил с его телефона фразу «Смерть это лишь начало» и сразу же выключил его. Я знал, что после всего произошедшего ты придешь ко мне. И когда ты пришел, то я спокойно поехал с тобой, чтобы снова оставить телефон. Ты говорил, что не заметил, как я забрал документы капитана, так как почти все время я был у тебя на виду и ты был прав: документы я забрал заранее. А с телефоном все просто, ты помнишь, что я сначала зашел в ванную, а только потом вышел и сказал посмотреть? В этот момент я на стиралке телефон и оставил. Капитан был окончательно списан. Его повешением тоже никто бы не занимался. Ну а на край, у меня были реальные дружки Толика, на которых если что можно было убийство свалить. Не зря же я всякие угрозы писал капитану. Надо было на всякий случай подстелить, но я на самом деле понимал, что и его смерть никто не будет расследовать. Он и раньше не был любимцем у начальства, а после потерянного дела так все совсем отвернулись. Начальству даже лучше, а теория обычная и стройная: потерял дело и хотели уволить, да дело возбудить против него, начал бухать особенно сильно и повесился. Если всплыла бы версия об убийстве, то можно было подсунуть дружков-уголовников Толика. Тут и мотив хороший: хотели отомстить следаку, который их дружка посадил. Идеальная шахматная партия была.
– Но потом появился этот Воронцов и спутал все твои карты, – рассмеялся я.
– Не смей ржать! – Говоров вдруг моментально разъярился и наставил пистолет мне прямо в лицо. Черная мушка застыла перед глазами и гипнотизировала своим видом, а Говоров продолжал шипеть с белой слюной на губах. – Не смей! Это не смешно! – он возбужденно поднялся с места и начал ходить туда-сюда по площадке. – Воронцов! Воронцов это была реальная проблема! Я был как в сраной компьютерной игре! Сначала победил лоха-капитана, а потом вышел на босса-майора! Играл? Играл? Так вот этот босс с самого начала стал разбирать меня на запчасти. Он как меня увидел, так сразу смотрит своими глазами, как удав на кролика, и такой: «Мне кажется, вы что-то скрываете, Коля. Я это еще узнаю, а пока покажи дорогу», – он снова сел напротив и горячо заговорил, – мать твою, Серега, Воронцов – это реальная проблема. Реальная. Ему реально на все похер, и он прет как танк. Он расследует дело до мелочей, а затем затребует ценник у нашего президента компании. И проблема в том, что это не какой-то забитый всеми следак-капитан из Боровского УВД, это майор ГСУ, у него не украсть уголовное дело, когда он бухой из бара выходит. Это майор ГСУ, мать твою.
– И что теперь?
– Теперь? – Говоров задумчиво почесал подбородок и посмотрел на прислоненное к стволу дерева ружье Логачева. – Теперь картина такая, что Сергей Звонарев нашел данные друга нашего несчастного Толика и поехал с ним разбираться, чтобы отомстить за то, что тот хотел его якобы убить. Я подделаю данные в базе, будто его адрес смотрел ты, а не я, ну и Воронцову расскажу, как ты метался и говорил, что если Воронцов тебе не помог, то ты сам рассчитаешься. А потом так уж вышло, что вы друг друга убили. Дима получил удар ножом в сердце и умер на болоте, а вот Сережа скончался от потери крови после выстрела из ружья… – Говоров поднялся на ноги. – Прости, Серег, но у меня правда нет времени с тобой разбираться. Нужно еще старенькому дедушке-свидетелю в деревне помочь, чтобы он стал невинной жертвой вашей разборки, да с Коротковым твоим разобраться. Я специально отправил его подальше, чтобы по-тихому убрать, да и не найдет его никто. Попробую с Коротковым как с Савельевым поступить, напою этого придурка и буду рассказывать, как ты его на своё место прочишь, а там, мол, и место Артемьева он сможет занять. Знаешь, когда он напьется и я его повешу, то интересно будет, такие же будут эмоции, как те, что когда я капитана вешал? Я бы не пошел на эксперимент, но, боюсь, что если следователь Воронцов выйдет на Короткова, то он быстро все поймет. Эх, работы непочатый край.
– Думаешь, Воронцов ничего не поймет? – спросил я.
– Ну, понять тяжело, когда свидетелей мало. Кто-то умер, кто-то просто исчез, – хмыкнул Говоров. – Поднимайся, Сережа. Сейчас будет немножко больно. Я бы убил тебя, чтобы ты не мучился, но ты сам в это полез. Теперь придется истечь кровью, это так называемое смертельное ранение. Когда человек умирает не сразу. Очень хочется, чтобы Воронцов поверил, что ты раненный сначала зарезал Диму, а потом пытался выбраться в деревню обратно за помощью. – Он указал ружьем на капельницу, – можешь отсоединить трубку.
– А потом ты вернешься обратно и заляпаешь моей кровью всю дорогу до этой могилы, – сказал я. – Коль, очень сложно как-то ты придумал. Не проще ли было меня шлепнуть прямо там?
– Ну конечно проще, – пожал плечами Говоров. – Только я хотел, чтобы закончилось все там, где началось. Можешь считать, что это мой такой фетиш. Эту шахматную партию я хотел закончить именно так. Помнишь я тебе говорил, что они красивые? Все до одной. И вот окончание партии: Сережа Звонарев истекая кровью падает в могилу той самой девочки, которую он хотел тогда спасти. Ну скажи красиво? Это же идеальное окончание, нет? Кто может придумать лучше?
– Я могу, – чей-то голос заставил судорожно вздрогнуть Говорова.
Когда он повернулся, то увидел прислонившегося к дереву майора Воронцова. Говоров резко вскинул ружье и в следующий миг прогремел выстрел.
Глава 24
Коля Говоров умирал. Упав на колени и держась за живот, он пускал кровавую слюну на черную землю и смотрел в одну точку.
Воронцов повернулся в сторону, кивнул кому-то и, отлепившись от дерева, неторопливо подошел к раненному. Потыкав застывшую фигуру начищенным до блеска ботинком, он тихо сказал: