А за свои руки, пожалуй, я отвечаю. У меня сильные.
Вдруг Марио оглушительно свистит, но уже поздно — полицейский хватает первого, кто подвернулся: меня.
— Что это вы тут, а?! Свихнулись совсем! Это всё ты, всё ты их учишь своим штукам!
…Конечно, я, больше некому. Терпеть он меня не может, вот что.
— Доминик, беги! — кричит Шмулик. Они-то уже далеко, особенно Петер.
Но я не бегу. Я смотрю мимо полицейского с самым идиотским видом, на какой способен, и мычу:
— Да тут все… Все летают. И мы… А чего такого… А Петер не летал вовсе, просто смотрел.
Мне ничего не будет. А вот Петеру мало не покажется: полицейский — его отец.
— Спилю этот сук к чёртовой пр-р-рабабушке! — грохочет он.
Ну да, ну да, киваю я, стараюсь казаться меньше и безобиднее. Дожидаюсь, пока они убегут подальше. И как только отец Петера теряет бдительность, я резко бодаю его затылком в подбородок, он на миг ослабляет хватку — и привет! Никогда, никогда этому коротышке-полицейскому не догнать Доминика!
…Я нахожу их в городе, болтаются на рынке. У Марио сегодня есть деньги, он заработал утром и теперь угощает всех горячими вафлями. Деньги отдают Петеру, и пока он солидно платит за вафли, Марио успевает стянуть ещё и пирог с мясом.
С ними ошивается незнакомый парень в тельняшке. Новенький. Откуда взялся?
— Доминик! — первым замечает меня Шмулик. — Как ты? Сбежал?
— Чего сразу-то не свалил? — ухмыляется Марио. — Все утекли, а ты остался. Я же свистел!
Похоже, они не понимают, что я просто дал им возможность убежать!
— Чего он сказал-то? — хмуро спрашивает Петер.
— Сказал, что пустит тебя на котлеты, — мстительно говорю я. — И ещё сказал, что спилит этот сук к чёртовой прабабушке.
— А ты что?
— А я сказал: если спилят тарзанку, так мы на колокольню будем лазать всё равно!
— На колокольню! — вдруг загораются глаза у лысого Марио. — Вот это мысль!