Глава тринадцатая

До полуночи осталось меньше часа, успеет ли он к Белькиной башне? Днем он бы не колеблясь направился напрямик вдоль обрыва, срезая путь через Холотову рощу. Но сейчас заблудиться – означало бы проиграть, а этого он не мог допустить.

Фонарь выхватывал из тьмы то корявый ствол, то поникшую ветку, но Константин пока и не задумывался над тем, куда скачет – дорога была одна и выбирать, к счастью, не приходилось. Зато давало время подумать о другом.

У каждой стихии есть определенное время в году, когда она наиболее сильна, как и время, когда она наиболее уязвима. Русалочья неделя была безудержным буйством Воды. И пусть «неделя» – без малого восемь часов в августовское новолуние, в эти часы Вода была непобедима. А значит, и маг, пользующийся силами этой стихии.

Теперь было понятно, почему Хозяин медлит, почему он излишне осторожен и скрытен. Он не стал добивать мешающего ему Оболонского и ведьмаков, умело стравив их с Гурой, и тем самым отвлек внимание от себя. Он убивал только тогда, когда без этого обойтись было нельзя, когда кто-то слишком близко оказывался к раскрытию тайны его бытия, но не раньше.

Так почему же? Хозяин не желал тратить силы по мелочам, до того, как они ему понадобятся в этот пик разгула Воды. А для чего ему столько сил, мощь которых многократно возрастет после вот-вот наступающей полуночи? Сомнений не было – особое заклятье. Настолько особое, что он выжидал несколько месяцев, по крупицам собирая ингредиенты. Настолько мощное, что ему понадобятся все силы, которые есть. Настолько чудовищное, что удержать его можно будет только кровью, чужой кровью, невинной кровью, кровью детей, все это время находившихся в Белькиной башне… О да, ехидно сказал сам себе Оболонский, а догадаться раньше ты не мог. Все, кто ни лень, тыкали ему на это, но он, как глупый котенок, видеть дальше собственного носа не желал.

Константин резко зажмурился и так же резко открыл глаза. Разноцветные круги, окружающие мелькающие справа и слева предметы, и не думали исчезать. Последствия эликсира, мимоходом решил маг и перестал думать об этом.

…А он точно был глупцом. Если бы он раньше связал все воедино, сейчас не пришлось бы гнать что есть сил, не имея ни малейшего представления, что он будет делать дальше. Как он собирается противостоять магу Воды в пике его сил? Хозяину, чьи способности явно недооценил?

Пропавших детей было десять. Да, восемь девочек и два мальчика. И мальчики пропали немного раньше остальных, так что их можно в расчет не брать. И еще – это не оборотней дело, но как же долго шел он к этим выводам! Глупец.

Восемь – это мало. Восемь – это именно то, что изначально сбило его с толку. Если бы вместо того, чтобы бегать по сгоревшему хутору в поисках неизвестного артефакта, он сложил два и два… Точнее, восемь и четыре. Странный пожар на хуторе со следами явного магического вмешательства объяснялся просто – колдуну нужны были недостающие дети. А Башня была идеальным местом для уединения. Там можно прятать не только уродство.

Вот они, искомые двенадцать. Четверо детей, живших на хуторе и забранных Джованни в Белькину башню, плюс восемь девочек, исчезнувших раньше, в сумме дают двенадцать, число, идеальное для нескольких магических ритуалов. Оболонский пока не понял, для какого именно, обо всех них он знал только понаслышке, но даже от одного их описания стыла кровь… Маг опять пришпорил лошадь.

И все-таки… Одиннадцать девочек и один мальчик. Это неправильно… Детей со сгоревшего хутора было четверо, это верно, но из них три девочки и один мальчик. Обычно для ритуала выбирают девственников одного пола, да и не станет Хозяин дерзать сделать по-своему, в обход древних обычаев… Кто же последняя девственница? Так может, сама Ситецкая? Нет, какая из нее девственница, рассмеялся про себя Оболонский, неожиданно вспомнив восхитительную белизну гладкой упругой кожи плеча, обрамленного кружевами… Что, кстати, ее держит возле Гедеона? Неужели она ничего не подозревает?

Кто двенадцатая? С трудом отогнав видение улыбающейся из-под вуали Катерины, Константин попытался сосредоточиться на своих рассуждениях.

Возможно, Матильда Брунова? Неожиданный вывод, показавшийся на первый взгляд нелепым, оказался не так уж плох. Матильда могла оказаться совсем не такой, какой ее представляла забавная дочка Сигизмунда Рубчика. Матильда была бунтаркой, это верно, но кто знал, каковы были границы ее безумств? Возможно, мораль ее была куда строже представлений о ней горожанок?

Итак, двенадцать девочек, девушек. Зачем? Зачем? Зачем? Короткое слово четко выбивалось в стуке копыт по сухой земле дороги. А ведь неважно зачем, важно лишь то, что пока они живы. И переживут ли нынешнюю ночь, зависит от того, успеет ли он…

Незаметно болотная низина сменилась лесом, низко опущенные ветки хлестко оставили отметины на лице всадника. Он с трудом видел, куда скачет. Фонарь вырывал из тьмы круг света, слишком маленький, чтобы быть полезным. Оболонский пригнулся к шее лошади, опустил лампу пониже, однако скорости не снизил – дорога каждая минута. Тропинка была узкой и с трудом различимой, но она была, и этого было достаточно. Не однажды пришлось останавливаться на развилках, спешиваться, поднимать лампу повыше, вглядываться в темные силуэты деревьев, узнавать и мчаться дальше, подгоняя уставшее животное и подгоняясь страхом не успеть.

Когда дорожка вывела его к полянке среди вязов, откуда начинался настил через озеро к Белькиной башне, Оболонский едва не вздохнул с облегчением – полночь вот-вот наступит, но еще не наступила. Спрятав небольшие золотые часы в кармашек сумки, Константин спешился и погасил лампу – в ней не было больше нужды.