– Ты нашел противоядие?

Оболонский неопределенно пожал плечами.

– Отпусти этих людей, Мартин, и я расскажу тебе о противоядии. О, это был прекрасная задачка, но я ее решил. Хочешь узнать как?

Гура нервно облизнул губы. Его глаза пробежались слева направо, он опять облизнул губы и неожиданно расплылся в ехидной улыбке идиота. Прищурившись, маг погрозил Оболонскому пальцем:

– Если ты нашел, то и я найду. А сейчас я занят. Не видишь разве? У меня свидание. И ты меня не путай. Это неправильно. Здесь я командую. Уходи. А если не уйдешь, я сделаю с тобой то же, что с ними.

Оболонский отвернулся от Гуры, задумчиво рассматривая людей, в тупом отчаянии застывших неподалеку под ближайшим деревом.

Это были две дюжины человек, привязанных друг к другу весьма изощренным способом – путы проходили от шеи к сведенным назад запястьям и от них к шее соседа. Через каждые три человека веревки были перекинуты через ветки раскидистого клена. Веревки провисали свободно, однако эта свобода была обманчивой – любое неосторожное движение одного человека тут же затянуло бы петли на шеях двух его соседей по несчастью. И это еще было не все. Узники стояли на небольших бочонках, клеймо на боках которых недвусмысленно кричало о его содержимом – порох. С донышек бочонков, расставленных полукругом под деревом, свисали длинные просмоленные шнуры. Понадобилось немало времени, чтобы связать их друг с другом, подумал Константин, качая головой. И усилий, чтобы удерживать под контролем две дюжины человек, пока они закладывали петли на шеи друг друга. Теперь молодые шляхтичи не выглядели столь надменно и вызывающе, как в первый приезд Оболонского. Теперь чернявый Куница не плевал слюной от гнева и презрения, теперь лицо его было мертвенно-бледным, а глаза тусклыми…

Да уж, ничего не скажешь, Гура придумал изощренную казнь своим обидчикам. Лежащие неподалеку на лужайке несколько человеческих тел свидетельствовали о наглядной демонстрации способностей мага, после которой сопротивление совершенно иссякло.

Пленники молчали. Обливались потом, опасно пошатывались на бочонках, таращили глаза в ужасе и молчали, боясь сделать хотя бы одно лишнее движение или сказать лишнее слово. Потому что первоначальное заклятье, удерживавшее их в относительной неподвижности, практически сошло на нет. Еще несколько минут – и наиболее слабые начнут падать, а значит, потянут за собой и всю остальную цепочку связанных людей, подвешивая их на дереве.

Оболонский с тревогой заметил, как мертвенно бледнеет юноша лет восемнадцати, стоявший в связке вторым с краю. Тонкая сорочка, пропитавшись потом, прилипла к его груди, но вряд ли влага хоть немного охлаждала его – в жарком воздухе не колыхнулся ни один листок, ни одна тонюсенькая струйка ветра не принесла долгожданной прохлады. Юноша жадно глотал душный воздух и обессилено склонялся вперед, с трудом удерживая равновесие. Наверняка он будет первым, подумал Константин. И не важно, что еще вчера самоуверенный и наглый юнец без колебаний застрелил бы любого по одному только слову «экселянта», не важно, что завтра, возможно, так и случится, но сейчас, в этот самый момент, мальчишку было до безумия жаль.

Взор Оболонского скользнул в другой конец цепочки, туда, где стоял виновник помешательства Мартина Гуры. Менькович, сильно побледневший, внезапно осунувшийся, с неопрятно обвисшими щеками и губами, пустыми полуприкрытыми глазами, неподвижно застыл на коленях у самого первого порохового бочонка. «Экселянт» был под воздействием чар, но связан не был. Да и зачем? В одной руке у него был шнур от первого бочонка, в другой – горящая свеча. От взрыва его отделяла всего лишь единственная команда Гуры. А настроение самого мага напрямую зависело от покладистости до смерти запуганной женщины, которую он обнимал.

– Да, да, ухожу. Чем же тебе Менькович не угодил, Мартин? Он же тебя из траганской темницы вытащил, а ты ему так добром отплатил?

– Вытащил? Так ведь не без дальнего прицела, – проворчал Гура, – Он думал, я для него щенком сопливым буду. Он пальцами щелкнул – а я польку-бабочку танцевать стану. Это я-то! Тау-магистр Мартин Гура, Первый паладин Ордена Нефритового жезла, Магистр Ветра! И мне будет тыкать человек, который реальгар от киновари отличить не может?

– Бывший, Мартин, бывший.

– Что бывший?

– Ты бывший Первый паладин, или ты забыл об этом?

– Паладины не бывают бывшими, – надменно запрокинув голову, Мартин посмотрел на Оболонского сверху вниз, хотя и был ниже его ростом, – И паладины не терпят, когда им указывают.

– Тебя не пускали в дом, тебя игнорировали, – подлил масла в огонь Константин, – Тебе приходилось жить в башне, как какому-нибудь служке, тебя лишали стола и общества. Эта женщина смотрела на тебя, как на неодушевленную вещь. Они не ценили тебя, да, Мартин?

Гура горделиво выпрямился и снисходительно кивнул:

– Ты понимаешь. Мы с тобой понимаем – я не могу им этого простить. Смотри, сейчас они завизжат от страха. Они будут умолять нас пощадить их…