– Глаза не так уж и нужны, чтобы видеть суть вещей, – объясняет он. – В мире полно людей с прекрасным зрением, которые все же решительно ничего не видят! – Он коротко негромко смеется, потом поворачивается ко мне, как будто глядя в глаза. Хотя он и слеп, ощущение такое, словно он смотрит мне прямо в душу.
– Но ты-то, Дженна, теперь прекрасно все видишь, верно? – замечает он. – У тебя ведь уже был Отблеск?
– Да, несколько, – отвечаю я.
Габриэль удовлетворенно кивает.
– И все же пока ты едва скользишь по поверхности истории своей души, а прошлое ее глубже любого океана, многослойнее самой мудрой книги. Прожитые тобой жизни бесчисленны, как звезды на небе, и каждая делала твой Свет немного ярче. – Его невидящий взгляд словно различает вокруг меня какую-то ауру. – Должен сказать, что ты один из самых ярких Первопроходцев, кого мне доводилось встречать.
– А есть и другие? – с надеждой спрашиваю я. Значит, я не одна, в мире есть люди, подобные мне!
– Не так много, как прежде, – с горечью отвечает он. Спустившись по ступеням, он медленно идет по проходу между скамьями, ощупывая дорогу тростью.
– И вот-вот будет еще на одного меньше! – невежливо выкрикиваю я, прерывая его рассуждения. – Если только вы мне не поможете…
Хотя я это и говорю, но сама не слишком понимаю, каким образом слепой Душевидец сможет защитить меня от Дэмиена и Охотников.
Габриэль оборачивается ко мне:
– На тебя идет охота, – хрипло говорит он, и это скорее утверждение, чем вопрос.
– Да, – торопливо отвечаю я. – Сейчас, пока мы разговариваем, они обыскивают деревню.
Габриэль хмурится:
– А где же твой Защитник? – требовательно спрашивает он.
– Феникс… – при одном только упоминании его имени я едва сдерживаю рыдания, – он погиб. Спасая меня.
Опустив голову, Габриэль осеняет себя крестом и говорит вполголоса:
– Mors tantum initium est.
В голове вновь откуда-то всплывает латынь: «Смерть – лишь начало».
– Нужно выбираться отсюда, – настаиваю я. – У нас мало времени…
– В этой церкви для тебя сейчас безопаснее всего, – заверяет меня Габриэль. – Ни один Воплощенный не может ступить на освященную землю, не рискуя своей черной душой.