Венгерские солдаты, явно никуда не торопясь, подошли чуть ближе к нам, и один из них (тот, что с автоматом, вблизи на его петлицах я рассмотрел три мелких шестиконечных звездочки белого металла, а на погонах три лычки – старший сержант или еще какой-то унтер-офицер?) наконец-то заметил открытую дверь сарая и двух убитых поляков, лежавших перед ней.

– Kijojon! – заорал он, немедленно прицелившись из своего 39 М в приоткрытую дверь сарая. Остальные венгерские вояки тоже разом повернулись в нашу сторону и вскинули стволы. Видно было, что их пулеметчику явно тяжело держать свой «агрегат» на весу. Варварский у них, конечно, язык, но и без всяких переводов было понятно, чего они хотят.

– Ne loj! Azok! – крикнула им в ответ на том же языке Ката и, поднявшись с пола, встала в полный рост в дверном проеме, явно не опасаясь, что ее в тот момент могли невзначай продырявить сразу из пяти стволов.

– Прихватите мои вещи! – попросила она по-немецки, делая шаг наружу. Так мы и вышли на не очень свежий воздух. Впереди графиня, а за ней я, держа в руках ее пальтишко и чемоданчик. Все как всегда, при посторонних изображаем слугу при ее царственной персоне.

– Allj! Ne mozdulj! Kezeket fel! – скомандовал тот же унтер. Ката, а за ней и я (аккуратно поставив на землю чемоданчик и положив на него пальтишко) послушно подняли руки. Однако, спустя минуту, увидев перед собой «достойного противника» в лице беременной женщины, гонведы стушевались и разом опустили стволы.

Дальше Ката шагнула им навстречу, отряхнула платье и бойко закалякала с унтером по-венгерски, похоже стремясь убедить этих хортистских ореликов в том, что мы вообще-то свои в доску, были в плену у поляков и теперь очень рады их всех видеть. Впрочем, здесь все было на таком бытовом уровне, что я уже не понимал даже отдельных слов. Унтер что-то ей ответил и убрал свою волыну за плечо.

Потом графиня обернулась и по-немецки сказала, что я могу опустить руки, а один из солдат по команде сержанта куда-то побежал. Ну то есть как побежал – быстро пошел. По прошествии буквально пяти минут тот же солдат вернулся, уже на пару с молодым и усатым высоким офицером в столь же диковинной, как у его подчиненных, старомодной форме, с планшетом и пистолетной кобурой на боку, плюс автомат 39 М на плече. На обшитых витиеватым золотым шнуром синих петлицах офицера было по одной крупной золотенькой шестиконечной звездочке с каким-то то ли цветком, то ли венком в центре, а на обшлагах рукавов – по одной золотой планке. Кажется, лейтенант или поручик, если я верно помнил насчет венгерских офицерских званий. На голове у офицера была похожая на перевернутый котелок жесткая кепи в стиле иллюстраций к произведениям Ярослава Гашека, с разлапистой кокардой, защитным чехлом и лаковым козырьком. Шпор на его запачканных пылью и лесной зеленью высоких сапогах я не увидел. Выходит, это было пехотное подразделение какой-то венгерской кавалерийской дивизии? Или кавалерия Хонведшега, в соответствии с общемировой модой, уже успела оседлать танки?

– Szia! – сказала офицеру Ката и заулыбалась.

Напустивший на себя чрезмерную важность офицерик представился графине, галантно приложив палец в кожаной перчатке к козырьку кепи и назвавшись «поручиком Келеменом» – и это все, что я сумел понять из сказанного им. Далее он проверил наши с Катой документы, одновременно заведя с графиней (прозвучало знакомое мне венгерское словечко «grofno») какой-то, как мне показалось, довольно отвлеченный разговор.

Кажется, он искренне обрадовался (это было видно по его лицу), встретив здесь подобное чудо в перьях, в лице этой, с позволения сказать, «венгерской дворянки», и в начале разговора даже прозвучало что-то, вроде смутно знакомого мне «csok kezeli» (т. е. «целую ручки»). Ката внимала. Она стояла перед поручиком и смотрела на него снизу вверх, выкатив живот и уперев руки в поясницу, с самым беззащитным и невинным видом. Что в этот момент на самом деле творилось в ее симпатичной голове – я боялся даже представить.

Пока они ворковали подобным образом, я присматривался и прислушивался. Дым от разрывов понемногу рассеялся, пыль осела, и, как оказалось, хуторские постройки почти не пострадали, во всяком случае, ничего не горело. Других убитых, кроме двух лежащих у сарая рядом со свежими воронками, видно не было. Зато на крыльце самого большого дома появилась та самая баба, которая вчера приносила нам суп. На сей раз она нацепила черный платок и темную кофту, от чего стала выглядеть значительно старше своих лет. Подошедший к ней венгерский сержант заговорил с «лесничихой» на ломаном немецком, и она тут же ответила ему на том же языке. Как я понял, диалог свелся к ответу на вопрос «есть ли на хуторе бандиты». Разумеется, ушлая тетка ответила, что никаких бандитов тут нет и вообще она ничегошеньки не знает. Думаю, если бы венгры капитально обшарили весь хутор, включая погреба, они бы нашли много интересного. Хотя, с чего я решил, что эта «женщина Яга» помогала Армии крайовой из каких-то там идейных соображений? Тоже мне, великопольская патриотка. Как показывает практика, подобная европейская публика сплошь и рядом помогала разного рода «борцам за свободу» либо за деньги, либо под дулом пистолета, т. е. под страхом расстрела.

Редкая стрельба одиночными и короткими очередями за нашей спиной все еще продолжалась, где-то в отдалении лязгали невидимые танки, но минометы больше не стреляли. Мимо хутора проходили небольшие группы венгерских солдат в касках и с оружием наготове, некоторые из них несли стволы и треноги станковых пулеметов и ящики с боеприпасами. Гонведы косились на нас – уж больно странно мы с графиней смотрелись на фоне здешнего пейзажа. Похоже, облава на Армию крайову была в самом разгаре.

За время беседы поручика Келемена с графиней гонведы во главе с сержантом бегло осмотрели постройки хутора, но, похоже, ничего интересного там не нашли. Быстро же слиняли отсюда все эти польские «экстремисты», еще вчера столь нагло курившие на завалинке и азартно делившие самогон.

Сержант доложился Келемену (видимо, о результатах осмотра), тот что-то ему ответил, после чего сержант с тремя своими вояками удалился. С нами остался один из солдат, вооруженный винтовкой.

Далее поручик вернул Кате мой и ее паспорта и выдал какую-то длинную фразу, в которой был упомянут какой-то «Paranesnoksad».

– В чем дело? Что он говорит? – спросил я у графини по-немецки.

– Господин поручик адъютант командира полка, и он обещает отвести нас в штаб батальона, говорит, что он все равно туда направляется и там нам будет безопаснее, а еще он сказал, что рад знакомству, – ответила Ката и загадочно заулыбалась Келемену. Венгерский офицерик вежливо улыбнулся ей в ответ.

Затем поручик пригласил нас следовать за собой, и мы вошли в лес, направляясь куда-то вправо от хутора по довольно неплохо протоптанной среди деревьев тропе. Возражать или дергаться в этой ситуации я счел глупым – глядишь, нас таки выведут из этого тупика.

Лично мне было не очень понятно, с чего это адъютант командира полка (пусть и венгерского) шляется по лесу. По идее, он должен либо сидеть в штабе, подле своего непосредственного начальства, либо передвигаться на машине, мотоциклете или, на худой конец, верхом (учитывая, что его полк, судя по всему, был кавалерийским, последнее было наиболее вероятно). И вот на́ тебе – гуляет пешком среди передовых боевых порядков. В связи с какой-то необходимостью лично контролирует процесс облавы на партизан или банально выслуживает крестик? Черт знает что вообще было в мозгах у этого венгра…

В общем, по тропе впереди меня с довольно беззаботным видом шел поручик Келемен, потом я с графиниными вещами (на кой ляд я их тащил, тоже было непонятно), за мной придерживающая живот и убедительно изображающая плохое самочувствие Ката и последним – брякающий при ходьбе висящими на поясе котелком и каской солдат, по мрачному лицу которого было ясно, что ему то все эти пустые хождения по лесу точно на фиг не сдались.