Не знаю почему, но в самые памятные такие вечера случалась гроза. Пока мы возились под крышей, облака над головой закручивались, клубились, меняли форму и сворачивались, а затем приобретали темно-фиолетовый оттенок, вроде безобразных синяков, щедро рассыпанных по моему тощему десятилетнему тельцу. К гаражу тем временем подбирались долгие рокочущие раскаты отдаленного грома, словно армии великанов в боевом походе. Отцу нравился гром, он даже звук приемника приглушал, когда шла трансляция матча «Ориолс», чтобы лучше слышать раскаты.

Вскоре Чизмар-старший посылал многозначительный взгляд младшему и объявлял:

– Что скажешь, не понаблюдать ли нам, как наступает буря?

А затем, не тратя больше слов, бросал на верстак инструменты и выходил под открытое небо на подъездную дорожку. Обопрется, бывало, об одну из машин и уставится вдаль, в горизонт за Хансон-роуд. А я за ним следом и каждое движение повторяю.

Дом наш стоял в нижней точке природной котловины, образованной Хансон и Тупело-роуд. Иногда во время сильных ливней дороги заливало, воды собиралось – полметра или даже метр. В таких случаях насос в подвале работал беспрерывно, и отец зачастую всю ночь не спал: следил, чтобы не забилась помпа.

Вверх по холму шли дома Джентилов, Кавано и Андерсонов; дом последних стоял точно на вершине подъема.

Мы с отцом – чародей и его ученик – принимались болтать об «Ориолс», или ком-то из моих друзей, или о какой-нибудь книжке, которую один из нас читал. Хотя чаще стояли молча и глазели, как буря охватывает холм и вползает в сердце Эджвуда. Порой мне казалось, что мы не просто смотрим, а простираем к ней руки и зовем.

Сначала за дело брался ветер, шурша верхушками деревьев. Затем гром уже не ворчал, а резко выкрикивал; вспышки молний наотмашь били в линию горизонта. Свет мерк, а небеса над головой наливались злобой. Когда воздух наполнялся горелым запахом озона и сырой земли, мы понимали: ливень хлещет где-то по соседству и приближается. Наконец, возникал грозный гул электричества, и загорелые волоски на руках дыбились по стойке смирно от угрожающего чувства хрустящего напряжения.

Вскоре за этим появлялись первые капли дождя. Поначалу редкие, тяжелые и жадно впивающиеся в землю. Они разлетались, ударяя по лицу, путались в волосах, шлепали по крышам и капотам автомобилей, отбивая сочное стаккато, стирая повседневные звуки, очищая от них окружающий мир.

Склонив головы и закрыв глаза, мы с отцом стояли бок о бок, ловя каждое мгновенье, упиваясь какофонией бури; теперь в мире были лишь мы вдвоем – Властелины Эджвуда.

А потом сразу, без предупреждения, мы оказывались под величественным водопадом. На фоне взбесившейся стихии вопила мама: немедленно, мол, перестаньте сходить с ума, сию же секунду вернитесь под крышу, пока пневмонию не заработали… а мы с отцом хохотали: нас заманил водопад, и мы ее не слышим, мы призываем бурю…

Над головой зарычал гром, горизонт пронзила молния. Я моргнул, и клочья воспоминаний растаяли. Я уже далеко не ребенок, и сегодня последний день июля восемьдесят восьмого года. Но где-то в хребте и по всем костям разливался мощный рефрен: грядет буря.

Парад Четвертого июля (фото предоставлено Деборой Линн)

Команда победителей турнира Дня независимости (дивизион 9 – 10 лет) (фото предоставлено «Иджис»)

Длинная гравийная подъездная дорожка к Майерс-Хаус (фото предоставлено Алексом Балико)

Маршевый оркестр Эджвуда (фото предоставлено Бернардом Уиэйджем)