Прямо на моих глазах ее плечи расправляются, и сила, которую я наблюдаю в ней снова и снова, возбуждается. Из того, что я знаю о Фуриях, они во многом похожи на полубогов. Повышенная сила и скорость, быстрое исцеление. Однако Фурии могут чувствовать, когда человек совершил преступления против человечества. Никто из нас не ангел, но Фурии обладают способностью распознавать истинную ценность человека. Это ужасно и чертовски невероятно.

— Ты предлагаешь нам бросить игры и стать мстителями? — Рен стискивает зубы и хмыкает.

Она проводит рукой по груди, и я опускаю глаза, чтобы проследить за движением. Это чертов контракт. Тот, в который вступает каждый чемпион в тот момент, когда он становится частью игр. Мы не можем отказаться от игр, потому что у нас есть обязательное соглашение с Богами, привязывающее нас к соревнованию до тех пор, пока мы не выиграем, не потерпим сокрушительного поражения или не умрем. Прямо сейчас это осложнение, которое я еще не придумал, как устранить. Слава богу, что это вызвано не проклятием Богов, потому что мое сердце уже превратилось бы в кашицу, если бы это было так.

— Забавно, что ты упомянула мстителей. Я слышал несколько довольно интересных историй, когда копался в информации о последнем испытании. — Легчайшая улыбка тронула мои губы.

Когда я охотился за Отисом Кармайном для последнего испытания, я многое узнал о Темной руке, жившей по соседству с Рен. Прошло совсем немного времени, прежде чем жители Старого города начали делиться историями о крылатом спасителе, который бродит по улицам по ночам. Враг воров и насильников, защитник обычных людей, которых жрецы игнорировали и пинали ногами, пока они были подавлены. Они практически поклоняются Темной руке. После того, как я увидел Рен в переулке, расправившую крылья во всей их красе, злобную и праведную, мой разум помутился. На мгновение я потерялся во времени, все мое внимание сосредоточилось на прекрасном мифическом существе, стоявшем передо мной.

Я немедленно связал Темную руку с Рен.

Рен смотрит на меня сверху вниз, медленно моргая и размеренно постукивая пальцем по столу. — Ты расспрашивал обо мне?

Я качаю головой. — Честно говоря, я не понимаю, как тебе удавалось так долго оставаться незамеченной, маленькая птичка.

Рен поджимает губы при этом прозвище. Почему мне так нравится ее злить? Может быть, это потому, что она отчужденная и сдержанная со всеми остальными, но достаточно одного моего взгляда, и она ощетинивается. Боги, это заставляет меня чувствовать себя маленьким ребенком, который дергает девочку за косички, чтобы привлечь ее внимание. Я чувствую себя жалко. Это имя предназначено только для того, чтобы быть ласковым. В первый раз, когда это вырвалось, я чуть не зажал рот рукой. Я не хотел называть ее так. Теперь я не могу выбросить это из головы. Вот кто она для меня. Она не хрупкая. Она олицетворяет свободу. Она могла бы освободить всех нас от тирании Зевса и жрецов, и я не думаю, что она осознает, насколько она необычна.

— Все, что мне нужно было сделать, это побродить по вашему району, и люди потчевали меня историями о Темной руке. — Я провожу рукой по воздуху, произнося Темная рука, потому что люди произносили это имя с благоговением и шепотом. Первая женщина, которая упомянула это имя, практически начала молиться, пока мы разговаривали. Я не могу удержаться от смеха над благоговением людей. — Правда, Темная рука?

Рен бьет своим коленом о мое. Я рычу от укола боли и изо всех сил пытаюсь сдержать улыбку. Мне нравится, что она не отступает и не сдается, даже когда это могло бы облегчить мне жизнь. Руки Рен снова скрещены на груди, а рот сжат в тонкую линию.

— Во — первых, я понятия не имею, о чем ты говоришь. Во — вторых, даже если бы я признала, что это была я, люди дали это имя невероятно храброму, бесстрашному и самоотверженному существу, которое защищает улицы Старого города.

Мы смотрим друг на друга, но я не могу избавиться от улыбки на своем лице. Щеки Рен раскраснелись, губы пухлые. Просто глядя на нее, никогда не ожидаешь, что она такая свирепая воительница. Та, кто слишком сильно рискует. Та, чья жизнь в еще большей опасности из — за моих действий. Улыбка медленно сползает с моего лица.

— Я знаю, что ты хочешь помогать людям. «Подполье» хочет того же, но у них есть власть сделать больше, чем убрать нескольких насильников и убийц.

Рен отшатывается, и я качаю головой. Черт.

— Я не пытался быть пренебрежительным. — Я замолкаю, увидев выражение ее глаз. Хотел я оскорбить ее или нет, но она восприняла мои слова как то, что она делает недостаточно.

— Я хочу помогать людям, но я не собираюсь поддерживать организацию, о которой я почти ничего не знаю. — Рен отодвигается от стола, краска все еще заливает ее щеки. Она напряженно встает, соскальзывает со стула и оглядывает комнату, как будто ищет путь к отступлению.

Здесь только одна дверь.

Раздраженно вздохнув, Рен пересекает комнату и останавливается у старого дивана. Она пощипывает переносицу, запрокидывая голову назад, как будто прорабатывает изгиб шеи.

— Вам с Кэт, конечно, хорошо говорить мне, что пресса все преувеличивает, но тогда где же правда? Приносит ли «Подполье» в жертву людей ради общего блага? Они из тех групп, которые взрывают толпу, потому что это позволит отвлечь внимание и доставить их новую величайшую надежду в их логово? — Рен опускает руку, ее голова все еще откинута назад. — А что, если я помогу? Что, если Боги снова уснут? Что тогда? Собирается ли Кэт занять руководящую должность по доброте душевной? Потому что она такая ответственная?