В конце семидесятых годов фиаско её семейной жизни стало очевидным. Слухи о связях Андреа Дотти на стороне росли как снежный ком. Одри держала голову высоко, но ей приходилось замкнуть в себе свои боль, унижение и гнев. Она искала отдушину в работе. Да и другая причина, на сей раз финансовая, заставила её вернуться на киностудии.

Одри была «муравей», ей не требовался материальный стимул, чтобы работать. С 1955 года она жила в Швейцарии и по части налогов находилась под защитой. Это означает, что она сохранила большую часть заработанных средств. В отличие от других суперзвёзд, которые имели замки в Сан-Марино, яхты в порту Монте-Карло, особняки во Фреджене, главной её роскошью (кроме маленького шале в Бюргенштоке) был дом в Толошна. У неё не было даже лодки на Женевском озере.

Одри всегда слыла скуповатой, не тратила ни гроша на то, без чего можно обойтись. Всю жизнь она копила свои гонорары. Навязчивая мысль о финансовой обеспеченности не оставляла её с юности, когда нацисты ограбили её семью. Она инвестировала всё, что зарабатывала, чтобы ей больше не приходилось этим заниматься, разве что в случае крайней нужды... «Если я заболею и не смогу больше работать, я хочу, чтобы мне не надо было беспокоиться о деньгах».

У её голландской умеренности, однако, была оборотная сторона. Киноактриса Барбара Раш, давняя подруга Одри, называла это «представлением о чести». Когда у Одри был контракт с «Парамаунт», она получала право на представительские расходы. «Она составляла подробный список всех трат и отправляла счёт на киностудию, — рассказывает мисс Раш, муж которой Уоррен Коуэн был тогда пресс-секретарём Одри. — За всю историю “Парамаунт” ни одна звезда так не делала».

Доходы Андреа Дотти не позволяли семье вести тот образ жизни, к которому привыкла Одри: квартира в Риме и дом в Толошна. Вот почему актриса согласилась на предложение Теренса Янга сняться в фильме «Узы крови» за миллион долларов и процент от сборов. «Сначала Одри Хепбёрн сказала “нет”. Категорически, — рассказывал Теренс Янг. — Она больше не хотела сниматься в кино. Я две недели убеждал её согласиться с принципом, по которому она может сняться ещё в одном фильме. Потом пришлось уговаривать её прочесть сценарий, потому что сценарий хороший. Наконец, она должна была быть уверена, что если вернётся к работе, это не отразится на жизни Луки. Она была очень хорошей матерью».

Лука, которому вскоре исполнилось десять лет, теперь ходил во французский лицей в Риме. Это позволяло Одри более спокойно подумать о своём возвращении в кино. «Я не стану сниматься, если не смогу сочетать работу со своими семейными обязанностями, — сказала она. — Я не думаю, что можно просто так взять и уехать, бросив своего ребёнка на два месяца. Прежде чем согласиться, мне нужно было увидеть график съёмок. Надо было провести четыре недели в Мюнхене, но это меня не тревожило: это всего один час на самолёте».

Шону было уже 19 лет, он изучал современную литературу в университете в Швейцарии. Он «приезжает, когда может». Он последует за ней в кино, говорила она, но не как актёр: «Я его не проталкиваю, но меня не затруднит порасспрашивать, не нужен ли кому красивый, высокий, сильный, энергичный мальчик-полиглот, чтобы помочь с фильмом». Она сдержит своё слово.

Сюжет «Уз крови» построен на серии убийств знакомых наследницы большой фармацевтической фирмы. Написанный по мотивам бестселлера Сидни Шелдона, сценарий, однако, изобилует клише. Героине, которой в книге 23 года, в фильме — 35 (новый вызов для Одри). «Она обладала качеством, которого нет ни у одной актрисы: была одновременно утончённой и ребячливой, — скажет Шелдон. — Работать с ней было истинным счастьем: огромный талант и никакого эгоцентризма».

Но съёмки не задались, да и фильм не получился. Актриса Беатрис Стрейт вспоминает о натурных съёмках на Сицилии: «Ирен Папас постоянно твердила, что уже не помнит, как играют в кино; Джеймс Мейсон постоянно ворчал, что в последний раз он участвует в фильме, в котором не является одновременно продюсером и режиссёром, а потом прибыла Одри в сопровождении телохранителей и решила, что пусть уж лучше её похитит мафия, чем сниматься дальше...»

Только сцены, снятые в Нью-Йорке, стали бальзамом на израненную душу. В этом городе актрисе больше всего нравилось то, что она могла встать в проёме двери на какой-нибудь улице Манхэттена в час пик и никто не обращал на неё внимания. «Я всегда дорожила своей личной жизнью, и в Нью-Йорке она под защитой, — говорила она. — Я могу совершать долгие прогулки, как Грета Гарбо, и никто не нарушит моих мыслей и моего покоя. Кстати, на днях я была на Пятой авеню и увидела женщину, похожую на Гарбо; я уже хотела подойти к ней, но тут подумала: “Господи, поставь себя на её место! Если это она, ты навязываешь ей то, чего сама не любишь”».

Когда фильм в 1979 году вышел на экраны, рецензии были убийственными. «Санди экспресс» даже написала: «Это ужасный фильм, лишённый юмора; но хуже всего то, что он совершенно бессвязный, так что даже непонятно, что к чему». Одри была сражена плохими отзывами. Хотя, как обычно, пресса расхваливала её игру, она всё же была убеждена, что в ней больше не горит священный огонь и что теперь, в каком бы фильме она ни появилась, уже не будет так, как прежде. Задумалась она и о том, сохранила ли свою способность распознать победителя. Конечно, продюсеры не сомневались в эффекте, который произведёт её имя в титрах, о чём говорил неиссякаемый поток сценариев в её почтовом ящике, но это было слабое утешение. Её вера в себя — или то, что от неё осталось, — была поколеблена.

Сама собой напрашивалась мысль о долгих каникулах. В данном случае Одри удалось убить одним выстрелом двух зайцев. Под конец съёмок она решила заново завоевать своего мужа — провести с ним новый медовый месяц на Гавайях. Но через несколько недель им стало ясно, что они по-настоящему отдалились друг от друга и между ними разверзлась глубокая пропасть. Они, наконец, заговорили о разводе.

Одри утешилась, отправившись в Лос-Анджелес на встречу с Питером Богдановичем, которого считали голливудским чудом после двух прекрасных черно-белых фильмов — «Последнего киносеанса» и «Бумажной луны», — а также успешной цветной комедии с Барброй Стрейзанд и Райаном О’Нилом «В чём дело, док?». Они заговорили о фильме, который вместе сделают весной, — романтической комедии под названием «Они все смеялись».

В этом фильме Одри играет одинокую жену богатого европейского промышленника, которая приезжает в Нью-Йорк и переживает короткий роман. Эта роль похожа на ту, что она сыграла в «Римских каникулах». «Всё, что я думаю об Одри, можно было бы сказать по поводу её героини, — говорил Богданович, который написал эту роль специально под звезду. — Она остроумная и одновременно хрупкая и сильная. Мне показалось интересным наложить актёра на персонаж, чтобы было непонятно, где исчезает один и начинается другой». Получилась лёгкая, очаровательная комедия с оттенком грусти. Очень современный сюжет странным образом перекликался с жизнью Одри.

В то время в её жизни было двое мужчин, к которым её тянуло неудержимо, как бабочку к огню. Один — режиссёр Питер Богданович, другой — её партнёр Бен Газзара, с которым она вновь встретилась на площадке после провала «Уз крови». Один давал ей цель, а другой — средства, чтобы заниматься своим ремеслом, но для Одри, которой было не к кому прислониться, сила каждого из этих мужчин обеспечивала моральную поддержку. Без них она ушла бы на дно. «Для меня это было странное время, — вспоминала она. — Я не знала, чего хочу, но чувствовала, что надо что-то делать, иначе я вообще могла бы умереть. Мне трудно было увлечься чем бы то ни было. Я могла создавать иллюзию, но внутри была пустота».

В самом деле, Одри пережила короткий роман с итало-американцем Беном Газзарой, актёром из знаменитой школы Ли Страсберга. Он тогда переживал серьёзный кризис отношений со своей женой, актрисой Дженис Рул. Сын сицилийского рабочего, Бен Газзара был чем-то похож на Андреа, только постарше и с печатью возраста. Андреа родился в обеспеченной семье, а Бен рос в суровом Нижнем Ист-Сайде в Нью-Йорке, где царил закон силы. Одри впервые встретилась с ним, когда им обоим было лет двадцать, но их пути вскоре разошлись и до триллера по роману Сидни Шелдона больше не пересекались. Увидев его после стольких лет, Одри воскликнула: «Мне кажется, он стал ещё красивее!» Её привлекал его жёсткий, мужской, почти грубый характер. Она, такая нежная, чувствительная, всю жизнь питала слабость к мужчинам, обладающим характером и железной волей, — к мужчинам, которые, по крайней мере внешне, были полной противоположностью ей самой, постоянно ищущей покоя. Одри нуждалась в «господине». Но это неизбежно приводило к невозможным отношениям.

Пресса быстро ухватилась за слух о связи между двумя звёздами. «Мы всего лишь добрые друзья», — хором отвечали главные заинтересованные лица. На самом деле это была лишь интрижка. Бен Газзара оставил Одри ради 33-летней немки-фотографа Элке Криват. Тогда Одри стала искать утешения и поддержки Питера Богдановича, которому был 51 год. Умелый режиссёр с буйной фантазией, прекрасно чувствующий свою эпоху, был в основном известен бурной личной жизнью. Он произвёл на Одри сильное впечатление. Бывший кинокритик, он представлял собой архетип сильного мужчины, неодолимо привлекавший актрис. Богданович был самоуверен и упрям и не выбирал выражений. Барбра Стрейзанд назвала его «одержимым, но блестящим мерзавцем». Он не возражал. Слово «скромность» было ему незнакомо, он верил в себя. Он курил 25-сантиметровые сигары, любил носить кричащие галстуки-бабочки, жил в большом доме в Бель-Эр, и Одри его обожала.

Впервые после брака с Мелом Феррером, почти 26 лет назад, она была не только одна, но и в депрессии. Её вера в своё дарование рухнула. Андреа бросил её ради распутной жизни. Газзара отверг её любовный пыл. Питер Богданович отдал ей свою нежность. Однако его любовь к ней и ещё более глубокое чувство Одри к нему не шли ни в какое сравнение со жгучей страстью, какой режиссёр воспылал к двадцатилетней Дороти Страттен — красотке из «Плейбоя». Канадской чаровнице досталась совсем маленькая роль в фильме «Они все смеялись», но она играла огромную роль в жизни Богдановича. Он любил её, хотел на ней жениться и сделать её звездой. Её муж вскоре её убьёт, и на фоне этого трагического происшествия выход фильма на экраны пройдёт незаметно.

В 1996 году Питер Богданович очень точно выскажется об Одри Хепбёрн: «Она умела пустить в ход всё самое лучшее в себе. Это был необыкновенный механизм. Возможно, она устала, сдвигая горы. Ей ужасно не хватало веры в себя. И потом, она была глубоко уязвлена. Я заметил, что раны ей наносили несколько раз; а когда это делается по одному и тому же месту, то становится невыносимым. Она выжила, но ей было больно. От Одри исходило ощущение утраченной весёлости, которую она никогда больше не обретёт в полной мере. Возможно, из-за всех тех типов, которые плохо с нею обошлись. <...> У меня было впечатление, что этот фильм будет для неё последним. Вот почему я закончил монтажом из кадров с ней. На мой взгляд, это было прощание с Одри Хепбёрн. В тот момент, когда она улетает на вертолёте, я сказал себе: “Мир забрал её себе”. Я очень остро почувствовал, что она больше не получала удовольствия от кино. Её это больше не забавляло. Она больше не считала это важным».

Отныне Одри Хепбёрн овладели иные страсти.