– Дамэ! – заверещал, не вытерпев, исламо-фашист. – Ямэро! Не надо, пожалуйста, не делайте это!

– Так ты умеешь говорить? – спросил Тони. – А врезаться в кар моей фирмы – это хорошо? – Он упёрся согнутой ногой в край пристани и наклонился над ифом. Тот боялся пошевелиться, чтобы кто-то из нас с Ковшом не выпустил его ногу. – Мешать работе моих складов – прилично? Знаешь, в любую секунду поле может включиться, и что тогда станет с твоими мозгами?

– Тасукэтэ! – изо всех сил заорал пленник. Но никто прийти ему на помощь, само собой, не мог. Людей в порту практически не было, одни диспетчеры, но у них свои важные дела.

Тони махнул рукой вверх, и мы опять свалили ифа на пристани. В то же мгновение магниты врубились, притягивая судно с берегу. Оно прогрохотало лебёдками и грузом и замерло, а через секунду опять получило свободу. Тони показал пальцем вниз. Физиономию ифа искажал ужас. А камайну, не занятые в экзекуции, подогнали байки и сидели на них. Минору глупо посмеивался, как обкуренный, а Чипаня с Грибом молчали.

– Я объясню, – нежно сказал Тони. – Действие магнитного поля на мозг плодотворно. Оно восстанавливает душевное равновесие. Почему? Да потому, что подавляет выработку гормонов страха. Тебе станет хорошо, и ты не будешь нас бояться.

– Он же подохнет, одзи, – заметил Гриб. – Там же один тесла!

– Онорэ! – сменил репертуар иф. – Кусотарэ! Ну, убей меня, кисама. Погляжу я на тебя потом, как наши тебе глаза вырвут. – Как-то он смешно выражался.

Тони опять позволил нам бросить ифа на асфальт и размять затекшие руки. Враг непрерывно ругался сквозь зубы, иногда звал на помощь или просил нас отпустить его. В общем, иф почти сошел с ума.

– Гормоны страха вырабатываются не только у того, кто боится смерти, – заявил Тони, глядя на Гриба. – Но и у тех, кто пытает врага.

– Тебе тоже страшно? – растерянно спросил Гриб.

– Естественно! Но в этом весь смысл – подавить свой страх. Научись этому, гнида! – заорал он ифу. – Заткнись и молча переноси пытку! Урусай! Чему учит твоя религия? И вы все тоже! – накинулся он на нас. – Всё это ксо вокруг от идиотского гуманизма! «Общечеловеческие ценности», эсу их в ухо. Наш вид деградирует с каждой минутой, он насквозь болен. Когда ты вчера погадил в пакгаузе, ты закопал своё ксо? А вот живая кошка, сходив по нужде, закопала бы! Ты паразит, ты вошь, ты ничего не даёшь миру взамен! – Тони побелел от злости и глядел в пустоту.

– Почему я, Тони? – обиделся Гриб. – Не было такого…

– Хорошо, этот тухлый онорэ с полумесяцем, – очнулся одзи. – Но и вы все тоже! Вы так и останетесь паразитами, если сами не будете уничтожать гадов. О чем я говорил вам только сегодня? Никто не прислушался. Пока другие бичуют фашизм по голику, мы должны действовать. Кто же ещё? Земля – это священная корова. Кого она выберет – птицу, что клюет с неё блох, или блоху? А это что? – Он ткнул в скрюченного ифа. – Ну, я спрашиваю?

– Блоха! – крикнул Минору и заржал.

– Молодец, – похвалил его Тони. Он, по-моему, стал немного сумасшедшим, только не бился в истерике и не плевался пеной. Я замёрз и устал, все мышцы у меня болели, даже данкон, хотя он вроде не мышца. И я тоже почувствовал страх. – Поиграем в «дзян-кэн-пон».

– Зачем это? – опешил я, потому что он нас с Ковшом для игры назначил.

– Кто выиграет, тот отпустит ногу этого урода по моей команде, – объяснил Тони. – А второй будет держать до конца. Посмотрим, как он сумеет помочь природе в её борьбе с дани.

Словно парализованные, я и Ковш потрясли ладонями и с воплем «дзян-кэн-пон!» выкинули две фигуры. У него были тёки, а у меня гу. Мой камень тупил его ножницы. Ковш расширенными от ужаса глазами уставился на меня, потом на одзи.

– Ещё раз для верности? – пробормотал он. Его голый живот покрылся каплями пота, и на его роже они показались.

– Куда уж верней? – ухмыльнулся Тони.