– Никогда себе не прощу, если с ребенком что-нибудь случится. Как потом жить?

Я соглашаюсь.

Дорин пьет чай и разглядывает книжный стеллаж.

– Наверное, вам интересно, чем мы с Эмми зарабатываем на жизнь? – предполагаю я.

Она пожимает плечами.

– Ваша работа связана с книгами?

Сообщаю, что я писатель, и удостаиваюсь одобрительного кивка. Объяснить, чем занимается Эмми, значительно сложнее. Дорин внимательно слушает, а потом спрашивает, что такое «Инстаграм». «Я наверняка есть в «Фейсбуке», – неуверенно замечает она. – Кажется, одна из моих внучатых племянниц завела мне аккаунт».

Мы договариваемся, что следующим утром Дорин придет на полдня. Если успеете до восьми, говорю я, познакомитесь с Эмми.

– Жду с нетерпением, – отвечает она. – Увидимся завтра, Коко.

Моя дочь радостно машет ей рукой.

– До завтра!

Проводив Дорин, смотрю на часы. Куда запропастилась моя жена? Встреча в парке должна уже закончиться; Коко пора пить чай. Скорее бы Эмми вернулась: мне не терпится рассказать про Дорин и Коко и посмотреть на ее реакцию.

В целом день был весьма удачным. Я с честью выдержал испытание и подтвердил свой статус взрослого и ответственного человека, которому можно поручить важное дело, а именно организовать присмотр за Коко без привлечения Винтер или моей мамы. К тому же я узнал, что позавчера на соседней улице зафиксирована еще одна попытка взлома, и мне почти удалось подавить тревогу по поводу пропавшего ноутбука.

Неудивительно, что после случившегося отношениям Грейс и Джека пришел конец. Очевидно, они оба считали, что не смогут преодолеть свое горе, да к этому и не стремились, но изо всех сил старались поддерживать друг друга. На похоронах стояли в обнимку, чтобы не упасть, во время допроса сидели рядом, держась за руки под столом. Когда адвокат зачитывал их совместное заявление, Грейс крепко сжимала плечо Джека.

Смерть наступила в результате несчастного случая, заключил судмедэксперт.

По-моему, их отношения разладились, когда все закончилось. Эйлсу похоронили, гости разошлись по домам, а Грейс и Джек остались наедине со своей бедой.

Первой, кто заметил необычное поведение моей дочери, была не я и даже не Джек, а моя подруга Энджи. Однажды в воскресенье мы с ней пили кофе в кафе у церкви, как вдруг мимо прошла Грейс. Мне это показалось странным – она не упоминала, что собирается в город. Должно быть, решила встретиться с кем-то из подруг, подумала я, – мало ли, договорились в последний момент…

Энджи первая заметила Грейс и спросила, не она ли это. Я ответила, что вряд ли, но потом вгляделась, узнала ее и постучала в стекло. Грейс увидела меня и улыбнулась. Я помахала ей, приглашая присоединиться к нам. Она поколебалась. Я удивилась, зачем Грейс приехала в город, и обратила внимание, что ей не мешало бы помыть голову. То, что моя дочь держалась отрешенно, я списала на домашние заботы. Еще она слегка исхудала, но меня это не насторожило, – в последнее время у нее был не очень хороший аппетит.

Только когда Энджи поинтересовалась, следит ли Грейс за здоровьем, я начала задумываться о душевном состоянии дочери. Пару раз она совершенно теряла нить разговора. Впрочем, Энджи нельзя было назвать блестящей рассказчицей: она пространно описывала свой поход в поликлинику, перечисляла сданные анализы и жаловалась на тесную парковку. При обычных обстоятельствах моя добрая и тактичная дочь хотя бы сделала вид, что слушает. Однако Грейс молча встала, удалилась в туалет, вернулась, пообещала позвонить и ушла, едва попрощавшись с Энджи.

После этого случая я начала замечать за ней странности. Иногда, приехав во второй половине дня, я заставала Грейс в пижаме или в грязной одежде. Она часто пропускала работу. В холодильнике у них вечно было шаром покати, только початая бутылка белого вина и прокисшее молоко.