Шику пробрала дрожь. Смутные образы возникали у него в голове, сменялись другими, становилось все непонятнее и непонятнее. Глухой голос проникал в самое сердце, разбивал скорлупу холода, тоски и обреченности. Шику всегда знал, что он — избранный, он — нарьяг, принадлежащий к высшей касте. Он умел терпеть лишения, постоянные занятия со строгим наставником, боль в костях после очередного «рывка» и одиночество.

Но память! Память взяла свое, растревоженная знакомой мелодией, она запутала Шику в пелену давно забытых событий.

Темный узкий барак, свет из щелей пробивается в многолюдное помещение. На треноге в котле булькает постная похлебка, в пыли возятся дети. Вокруг суетятся женщины, но их серые лица напоминают покойницкие. Шику сидит на коленях матери, она что-то шьет, тихонько бормоча под нос песню. Вдруг в барак врывается женщина, волосы ее растрепаны, она кричит что-то страшное, и мама до боли сжимает Шику в своих объятьях. Потом появляются нарьяги. Люди падают перед ними на колени, расстилаются на земле, а они забирают детей. Забирают и его, Шику, вырывают из уютных объятий матери. Она истошно кричит, не пускает, мальчик пищит от боли и страха. Кто-то вступается, отталкивает нарьяга, закрывает мать Шику спиной. Мальчик знает его, он был сильным и храбрым, он пришел из дальних земель, где все свободны и счастливы. Его зарубили, а Шику отняли у матери и с другими детьми забрали в Нарголлу.

В эту темную долгую ночь Шику не спал. Убедившись в отсутствии собственной души, в рабском прошлом и бессмысленном будущем, он провел ее возле раненого имперского офицера, стирая пот, текущий по его горячему лицу, меняя промокающие повязки и напевая под нос вспомнившуюся песню.

— Шику, — очнувшись под утро, сказал пленник, — беги.

— Мне некуда бежать, — ответил мальчик, — и незачем. Никто не ждет меня ни в одном месте на всем свете…

— Если бы я был свободен,… я забрал бы тебя с собой… в большой прекрасный город,… в Ориму.

— Если бы ты мог бежать, — сказал Шику, — я отпустил бы тебя и пошел за тобой, а так… я останусь с тобой до конца.

— Спасибо, Шику.

Утром в капище вошли Алвано и Камфу. Командор оглядел пленника и тряхнул Шику за шкирку.

— Как ты посмел ослабить цепи, уродец?

— Вы велели, чтобы он дожил до утра, — ответил трясущийся мальчик. После ночного озарения он понял, что даже Камфу не заступится за него, учителю нет дела до какого-то раба без души. Он ничуть не дороже этого пленника, даже дешевле, он не знает ничего такого, что представляло бы ценность для командора.

Он из рода рабов — человек, как и Алвано, как и пленник. Нет, пленник не такой! Шику видел и рабов, и «пустых» из чужого мира за окном портала. Никто из них не вел себя так, как имперский офицер.