— Почему ты молчишь, чужак? Разве стоит твоя тайна жизни, которая дается вам, людям, лишь однажды?

— Я ничего… не скрываю, — ответил пленник, — мне… нечего сказать.

— Тогда солги, люди всегда лгут!

— Если я солгу, прикрывая себя,… пострадают невинные.

— Тебя убьют!

— Я… знаю, — спокойно ответил человек.

— И тебе не страшно? — недоверчиво сощурился Шику.

Пленник поднял бровь и скривил разбитые губы.

— Так надо,… чтобы спасти других.

Он выбился из сил, голова снова безвольно упала на плечо. Шику, мучительно сомневаясь в своих намерениях, ослабил цепи, позволяя пленнику встать на колени и опустить руки.

— Шику, тебе… попадет, — сказал пленник. Мальчик покраснел, словно сделал что-то стыдное, но дернул за цепь, еще больше ослабляя ее.

— Я не боюсь! — с вызовом бросил он.

Чем нарьяг, дитя Звезды, хуже какого-то пришельца из чужого мира, где живут люди с черными сердцами?

Он завернулся в одеяло, прислонившись к стене рядом с пленником. Его тревожили злые мысли, он сердился на Алвано и Камфу, на упрямого пленника, который своим поведением перечеркивал все, что Шику внушали в Нарголле. И еще в голове вертелась мелодия, которую напевал вчера имперский офицер. Шику уснул. Проснулся глубокой ночью, в ритуальном зале осталась лишь одна невыгоревшая лампада.

Тишина. Шику подскочил и затряс пленника за плечи, ему показалось, что тот не дышит.

— Что,… Шику? — раздался измученный голос.

— Спой песню, которую вчера пел.

Чужак посмотрел на мальчика, как на сумасшедшего.

— А…эту…

Долгая дорога