— Ой не знаю… Что-нибудь легкое. Чтоб сидя… Ну, например — пошью. Комбез Еве зашью например.

— А ты умеешь? Это ж девчачья работа?

— Кто тебе такое сказал? — вполне искренне удивляюсь я. — А в армии, когда солдаты сами себе подворотнички пришивают, это как? Тоже девчачьей работай занимаются? А вот сейчас я завтрак готовлю, это тоже по твоему женская работа?

— Н-не знаю… — чуть запнувшись и очень неуверенно ответила девочка.

— Вот и я, не знаю, — горько вздохнув отвечаю я. — Да, ты права, по большому счету это — женские работы. Но если их некому делать, то как тогда быть? Носить рваное? Есть сырое? Не стирать одежду и ходить в грязном?… Тут уж не до разделений на то какая работа нравится, а какая не очень. Все равно ее нужно выполнять.

— Ну да… — задумчиво соглашается Настя.

— Давай буди мелких. Пусть руки моют, сейчас завтрак готов будет.

Настена ушла поднимать детишек, а я стал накрывать стол. Заварил чаю, поставил на стол, кроме собственно миски с оладьями, ещё и пару розеток с вареньями, из запасов хозяина. Яблочное и клубничное. Достал чашки с сервиза… В общем, делал всё как положено… Это сам я спокойно перехвачу чего-то на бегу и мне нормально, а дети… Дети должны питаться регулярно! И накрытый стол с посудой тоже как еще один признак той, прошлой жизни…

С Андрюшкой, правда, возникли проблемы. Ребенок и в самом деле оказался до безобразия избалован. Сперва он наотрез отказался умываться. А когда я заявил, что грязнули у нас завтракать не будут, заорал на одной ноте:

— Ааааа…

Причем, самое противное, что это был не плач, а именно ор. Никаких слез в нем и в помине не было. Там было одно только требование! «Дайте мне то, что я хочу или я буду орать! Вам же хуже будет.»

— А кто будет орать, получит по жопе, — сквозь стиснутые зубы процедил я. Как же меня бесят эти детские попытки манипулирования…

— Аааа… — ничуть не испугался мелкий пакостник. Даже наоборот, добавил громкости и гнусавости в свой вой. Не верит, блин.

— Ну, сам напросился! — схватив за одежку слегка разворачиваю и действительно, пару раз припечатываю его по заднице. Причем из последних сил сдерживаясь, чтоб не в полную силу.

— Аааа… — тональность воя моментально меняется! Теперь в нем звучит неприкрытое возмущение! «Как, мол, так!? Меня нельзя! Я ж ребенок! Да уж…» Не думаю, что он так же качал права с Элькой. Та, насколько я мог судить, с ним не церемонилась. Почему же тогда он так «выёживается» со мной? Видимо, просто потому, что четырнадцатилетний Альберт кажется ему вполне взрослым. А в общении со взрослыми эта тактика всегда приносила свои плоды. Вот и не может переключится обратно. И что мне с ним делать? Вздуть капитально? Но орать-то он не перестанет. Только что орать будет уже по делу. Но бить ребенка? Вот такую вот соплю? Мда… А что тогда? А вот что…

— Ладно, подождем пока ты успокоишься… — я, по прежнему держа его за шиворот, хватаю его курточку и штаны и тащу скандалиста на улицу. Он пытается упираться, но куда там. Против меня-то? Не получается, мелок ещё. В баню его. Запихиваю в парилку. Кидаю ему его одежду и закрываю дверь. Запора на двери нет, но я подпираю ручку двери лавкой. Все. Заперт. Пусть охолонет немного.

Сам же возвращаюсь в дом, булькая от злости. Будет он мне тут капризы свои показывать. За столом ухаживаю за девочками и шучу с ними… Хотя получается так себе… Меня еще немного потряхивает. Хотя, гляжу — Настена смотрит полностью одобрительно. Ну а Ева… Ева еще ничего не понимает. Хотя тоже — с какой-то опаской взирает. Напугалась, что ли? Ну, ничего страшного. Отойдет.

После завтрака Настя внезапно засобиралась домой. Я даже как-то растерялся. Почему-то был уверен, что мы теперь одной семьей жить будем, а она домой вдруг.

— У меня же там Динка не кормлена… Ну, собачка наша. И Рыжик. Котенок. Меня и так дома больше суток не было. Они там замерзли наверно и проголодались.

— Так приноси их сюда? Всем вместе-то веселее будет.