Там все было по-прежнему. Дина тихо сидела на диване.
«А если останется такой на всю жизнь?» – подумала Татьяна и вздохнула. Она сделала своей пациентке массаж, дала лекарство и витамины, уложила спать. Сама пристроилась рядышком на раскладушке. Думала, ни за что не уснет на этой хлипкой конструкции, но вырубилась буквально за минуту и проспала до утра.
Вторник, среда и четверг прошли как под копирку.
Татьяна вертелась на кухне и ухаживала за Диной. Выводила на балкон подышать воздухом, не давала долго сидеть на одном месте – «выгуливала» по квартире. Кормила, мыла, причесывала, делала массаж, давала лекарства. Раз в день отчитывалась о ее состоянии Кате.
Звонила на работу и умирающим голосом врала, как ей плохо. И что о выходе с больничного не может быть и речи! Нет, навещать не надо, она этого терпеть не может.
Дина выглядела намного лучше. Щеки округлились, с лица сошла нездоровая желтизна. Она выпрямилась, ходила быстрее и увереннее. Татьяна постоянно беседовала с девушкой, читала ей вслух, включала для нее телевизор, пыталась вовлечь в разговор, заглядывала в глаза… Напрасно. Дина смотрела мимо, не видела и не слышала.
Татьяна не отчаивалась. По натуре была человеком, которого неудачи только взбадривают: если что-то не получалось, в ней просыпался азарт, появлялось желание доказать себе самой, что она все сумеет. Правда, здесь был немного не тот случай.
– Ничего, Динуля, мы им покажем! Ты поправишься, даже не сомневайся! – периодически приговаривала она.
Подбадривала, конечно, больше себя, чем свою подопечную. Потому что, если быть совершенно откровенной, состояние Дины пугало. Девушка здорова, теперь она хорошо ест и нормально спит, но все так же отсутствует в собственном теле. Это самое тело крепло и хорошело с каждым днем, но было похоже на опустевший дом. В окнах не горел свет, там было мертво и пусто.
В четверг вечером Татьяна готовила ужин, а Дина сидела рядом. По телевизору шло ток-шоу, и из глубины комнаты то и дело доносились то истерические выкрики, то аплодисменты.
Татьяна энергично разминала картошку: девочке нравилось пюре. На плите булькал гуляш.
– Минут пять, и сядем за стол. Сейчас молочка нальем… Так! Масла добавим – вкуснятина будет! Картошка попалась не очень удачная, вся в глазках. Полчаса выковыривала! Но вроде, ничего, рассыпчатая, – оживленно комментировала Татьяна каждое свое действие.
Произносить подобные монологи вошло за эти дни в привычку. Над смыслом сказанного она особо не задумывалась. Просто надеялась, что однажды Дина ее услышит. Она деревянной ложкой помешала гуляш, попробовала, задумчиво почмокав губами, и отключила.
– Готово! Ты, наверное, голодная? Я лично – как волк. Хотя мне не надо бы есть на ночь.
Она открыла кухонный шкафчик и потянулась за тарелками. И в этот момент сиплый незнакомый голос за ее спиной произнес:
– Татьяна…
Выронив тарелку, насмерть перепуганная, она резко обернулась.
Дина сидела на стуле напротив нее. Левой рукой вцепилась в стол, правая прижата к горлу, и ее взгляд… Он был живым! Девушка смотрела испуганно и удивленно, Татьяна могла поклясться, что она видит. Наконец-то, впервые за эти дни по-настоящему видит все вокруг себя!
Она бросилась к Дине и упала возле нее на колени.
– Динка! Девочка моя! Очнулась, маленькая! Слава богу! – Голос прерывался, она гладила ее по волосам, обнимала за плечи, сама не замечая, что плачет и смеется одновременно.