Странно. Теперь я могла спрашивать Астона о чём угодно, зная, что он ответить на любой вопрос без утайки и прежних отклонений от темы. Но именно сейчас, в эти самые минуты, от моего пытливого любопытства не осталось и камня на камне. Моя б воля, заперлась бы на несколько дней где-нибудь и сама, лишь бы ничего не видеть, не слышать и не знать. А ещё лучше, попросила бы Адарта стереть память о прошедшей неделе или просто сразу отправить меня в кому.
Только теперь этот номер не пройдёт. А незнание – хуже смерти.
Больно слушать? – да! Выворачивает наизнанку при каждой произнесённой Найджелом фразой? – ещё и как, с полным набором ответной реакции тела и сознания на услышанное! Трясёт, колотит, мутит? – и не только. Проще сдохнуть или вырубиться, чем добровольно лезть во всё это с головой. А иначе и не выйдет. Такие, как я на поблажки не имеют никаких прав! Скажи спасибо, что тебе хотя бы отвечают.
– Тогда… для чего меня тянуть на ваши… клановые сборища?
– Потому что это давняя традиция, правда, немного изменившаяся за последние полтора тысяч лет, но истинного смысла всё же не утратившая.
Даже не знаю… Смотрю на него, нервно вздрагиваю, а чувствую, что не такой уж он и не пробивной. Спокойствие прям арктическое, под стать абсолютному нулю на происходящее (ничто не заденет и не поцарапает или просто отвалится перемёрзшей сосулькой, если надумает прилипнуть). Только я ощущаю совсем другое за этой безупречной маской бесчувственного убийцы.
Да, он сможет убить, не моргнув глазом и любого… И убьёт, потому что очень этого хочет. Поэтому и расслабляется, поэтому и держит себя в руках, ибо в состоянии аффекта можно наломать кучу дров. А он не хочет совершать ошибок. Все ошибки делаются на горячую голову. Хладнокровные убийцы на то и хладнокровные, потому что слишком расчётливые, с ясным разумом и ровно бьющимся сердцем.
– И что же там такого… происходит? Ты ведь, как я поняла, не стремишься туда попасть?
– Это обычная закрытая тусовка для избранных, всё, как у вас. По крайней мере, многие, при чём самые идиотские формы массовых мероприятий были скопированы и перенесены в светскую жизнь землян как раз с наших, так называемых, культурных привычек. И многие извращения в особенности.
– И на что они похожи? На древнеримские оргии? – не хотелось мне это произносить и спрашивать, но ещё меньше хотелось столкнуться с нечто подобным нос к носу, не будучи к этому подготовленной, хотя бы морально.
– Оргии устраиваются постоянно, вне зависимости от причин и темы сборов. Некоторые даже используют собственные стратосферные площадки для данных притонов на регулярной основе, а на Земле – это даже не вопрос места и времени. С этого наркотика спрыгнуть не так-то и просто, скорее невозможно, ибо это наша истинная сущность, как для людей – питаться, дышать и восполнять свой водно-солевой баланс с помощью жидкостей. Мы не привязаны никакими клятвами и обетами перед представителями противоположного пола, поскольку семейные ценности утратили для нас своё изначальное значение ещё на Цессере. Все наши кланы и общины объединились в один коллективный разум, став по сути одним целым, пока не пришлось покинуть свою родную планету и не перебраться на чужую территорию. Ментальную связь пришлось оборвать, так как Цессера больше не могла нас защитить, а без неё, как это ни парадоксально звучит, нас было бы легче и быстрее уничтожить, если бы мы продолжали находится в одном Эгрегоре. Да, мы продолжаем постоянно общаться, собираться, оттягиваться в извращённых оргиях, но чувствовать один другого – уже нет. Раньше, мы могли делиться и своей энергетической силой. А теперь, вроде как, каждый сам за себя. Поэтому все эти клановые сборища и проводятся с периодической постоянностью. Своего рода проверка на вшивость – насколько ты всё ещё предан Великой Праматери и готов ли сложить свою голову в очередной непредвиденной бойне за Цессеру, если вдруг возникнет такая необходимость.
– А зачем тогда… тягать на них своих доноров?
– Ещё одна форма проверки доверия. Я же говорил, у нас запрещено привязываться к своим человеческим рабам. Вы для нас по сути никто, даже ниже статуса ваших домашних питомцев. Люди своих во всяком случае любят, как полноправных членов своих семейств. У нас подобное отношение – табу. Никакого проявления сочувствия, не говоря уже об искренней нежности и любви. Ломать психику и сущность, пожалуйста. Трахать, насиловать и доводить до сумасшествия – за милую душу. Но испытывать что-то большее, чем чувство материального собственичества – это уже преступление, противоестественная нашему виду мерзость, караемая нашими высшими цессерийскими законами. Как скажем, для людей неприемлемые извращения, вроде некрофилии или педофилии, если даже не хуже.
– И что… такие инциденты уже имели место быть? – впервые, кроме изводящих до полуобморочного состояния и тошноты страха, паники и агонизирующей беспомощности, я ощутила что-то менее изматывающее и опустошающее. Живой и неподдельный интерес, с толикой живительной эссенции по истерзанным нервам и вымотанному убийственной аритмией сердцу. А может даже и надежду. Настолько нелепую и до смешного мнимую, что убить её ещё в самом зачатии не стоило вообще никаких усилий.
Зато с какой жадностью я теперь всматривалась в непроницаемое лицо Астона. Будто и вправду имела способность читать в недосягаемой глубине его ледяных глаз зашифрованную вибрацию скрытых эмоций.
– Если и имели, то их очень хорошо скрывают. Настолько хорошо, что никто из нас никогда о них не слышал. К тому же, сама мысль, что подобное способно случиться с одним из нас, выглядит настолько абсурдной и кощунственной, что мы даже думать себе о таком запрещаем, не то, чтобы говорить вслух или обсуждать между собой.
– То есть… своих питомцев вы приводите на данные сборища, чтобы все могли увидеть ваши истинные с ними отношения? Насколько глубоко вы к ним привязаны, а, точнее, наоборот, как вы их презираете и до какого уровня дна готовы пробить их головами грунт?
– Что-то в этом роде. – не похоже, чтобы Астона забавляли все эти подробности. Но открывать с каждым его новым словом неведомые мне ранее стороны цессерийцев… Теперь хотя бы понятно, почему он так долго о них замалчивал. Берёг мою психику и нервы. Счастье ведь действительно в неведенье, и сегодня я это познала, как никто другой.
– Любая форма жизни – это вечная диалектика и вынужденный конфликт с окружающей нас вселенной. Сплошная борьба за выживание. Сильнейший пожирает слабого, сильнейший использует слабого и боится впоследствии слабого, поскольку не может обойтись без второго во всех смыслах обоюдного сосуществования. И, когда приходится признавать свою слабость, понимать, что она неизлечима, в какой-то момент ты начинаешь ненавидеть свои протезы с костылями пуще смертельных врагов, как будто это они изначально были виноваты в твоём несовершенстве. Извращённые взгляды и мировоззрение не раз приводило к бессмысленным бойням и истреблению ни в чём неповинных людей (и не только людей). Я же говорил… мы наделили вас своими наихудшими качествами, цепляясь за них последние сотни тысяч лет как за наиценнейшие добродетели своего вида, благодаря которым и сумеем выстоять, выжить и… победить. Мы для вас действительно чудовища, с какого ракурса не посмотри, и останемся таковыми до скончания времён. И то, что я хотел тебя оградить от своего мира и тени Цессеры – имеет вполне обоснованное объяснение…
А вот о последнем мог бы и не говорить. Я и сама догадалась об этом только сейчас. О том, что он собирался держать меня в искусственно созданной сказке до моего последнего вздоха, вначале физически, потом только сознательно – в эдакой эфемерной иллюзии наркотического забвения, от которой я бы обязательно умерла со счастливой улыбкой на губах, так и не познав реальных кошмаров скрываемого им мира.