Она отвела взгляд, словно хотела отодвинуть меня со своего пути, смахнуть, как пушинку с рукава, и ее лицо осталось невозмутимым. Меня не принимали в расчет, как ничтожную букашку, я мог затолкать назад свое смехотворное предложение. Мы шли рядом, совсем близко – как в лучшие времена, бледный вечерний воздух был пропитан туманом, а парк волшебно красив. Прощальный дар…

– Я любила тебя, Том, и сейчас люблю, но в реальной жизни мечты не сбываются. Ты мой друг, и я очень к тебе привязана, это чистая правда, но общего будущего у нас нет. Я знала, что однажды должна буду подчиниться воле отца. Ты жил среди нас, ты из наших и понимаешь, что избежать этого можно, только порвав с семьей. Навсегда. Мне невыносима даже мысль об этом. Я поступлю, как моя мать, и бабушка, и кузины, то же сделает со временем моя младшая сестра. И поверь, я счастлива такой участью.

Я забыл, что собирался предложить Шадви бежать со мной. Прощай, Канада… Я молчал, смотрел на нее, как полный кретин, и понимал, что вижу любимую последний раз.

В голове звучала мелодия «Братьев по оружию». Она была моей вечной спутницей, даже во сне. Я отдал бы все золото мира, чтобы избавиться наконец от мерзкого запаха гари, но увы… Электронный будильник показывал 23:24.

Экзамены на степень бакалавра я сдал – и совсем неплохо, так что сам удивился, отцу ничего не сказал, а он был так уверен в моем провале, что откровенно изумился, узнав правду. Поздравлений я не дождался, хотя отец был озабочен моим будущим.

– Ты знаешь, чем хотел бы заниматься?

Я мог ответить: «Еще как знаю!» – но промолчал, прибавив звук в телевизоре, и притворился, что увлечен «Инспектором Морсом»[35]. Отец пожал плечами и вышел, хлопнув дверью.

Наступил трудный период: за девять месяцев я должен был превратиться в атлета. Тяжелая задача, особенно для одинокого человека. Вокруг меня образовалась пустота. Дважды мы с Джайпалом встретились на улице, и оба раза он отворачивался и переходил на другую сторону. Так же поступал Каран. Все их братья, сестры, друзья и приятели на меня даже не смотрели, но и не задирали. Я превратился в невидимку, и мне пришлось учиться одиночеству. Впрочем, там, куда я собирался, друзья были не нужны, как и навязчивый запах горелого, поэтому я решил бросить курить и спустил последнюю пачку сигарет в сортир.

За три месяца до начала экзаменов у нас с отцом произошла очередная стычка. Большую часть времени мы жили как чужие люди. Он оставлял мне вполне достаточно денег и иногда спрашивал: «Тебе что-нибудь нужно?» — а я чаще всего ограничивался коротким «ничего». Однажды вечером, в воскресенье, я занимался у себя в комнате. Раздалась трель телефона, и я навострил уши, решив, что звонит отцовская пассия, но слов не разобрал. Через несколько минут он появился в дверях, жутко бледный, с дергающимся подбородком.

– Твой дед умер…

– Какой дед?

– Мой отец.

Я понятия не имел о существовании английского дедушки. С тех пор как мы переехали в Лондон, родители ни разу о нем не вспомнили. Оказывается, Уильям Ларч жил в Шеффилде, в доме престарелых, а теперь умер – в одиночестве.

– Наверное, я должен туда поехать. Как ты считаешь?

Отец впервые поинтересовался моим мнением. Вид у него был потерянный.

– Должен или хочешь?

– Он мой отец.

– Сколько вы не виделись?

– Десять лет назад, сразу после возвращения из Дели, мы с твоей мамой посетили его. Встреча прошла… скорее, плохо.

– Я не понимаю, зачем ехать на похороны человека, с которым ты не ладил и практически не общался.