Отец сказал, что улетает вечером, меня с собой не берет, доктора запретили – слишком мало времени про шло после операции и общего наркоза. Я возмутился: мне казалось немыслимым, что он отправится в Индию с ней, но без меня, что священный ритуал исполнит… предатель.

– Пока меня не будет, поживешь у Джайпала, – заключил отец.

Позже, когда мы с Караном, Джайпалом, Шадви и од ним из ее братьев спокойно курили в саду, отец отвел меня в сторону и спросил:

– Скажи честно, Томас, ты курил?

– Я…

– Ты курил у себя в комнате в ночь пожара?

– Я спал.

– Но ведь ты куришь?

– Ты бы это знал, если бы почаще бывал дома. Нет, в ту ночь я не курил.

– А я уверен в обратном! Ты курил и устроил пожар.

– Ты совсем рехнулся!

– Я узнаю правду, можешь мне поверить, страховщики проведут тщательное расследование.

Уходя, он зажал под мышкой погребальную урну. В этот самый момент и произошел разрыв. Окончательный. Непоправимый. Я решил, что он мне больше не отец, что мне лучше быть сиротой. Он забрал маму, унес ее, как вор. Это я должен был ехать в Индию, домой, мне принадлежало право развеять прах над Гангом. Я умел молиться и был похож на маму. Я очень ее любил, никогда не покидал и не предавал, по вечерам мы вместе смотрели телевизор, по воскресеньям ходили гулять, отправлялись на другой конец Лондона, чтобы она выбрала себе новое сари. Теперь я был сам по себе, понятия не имел, что меня ждет, да и плевать на это хотел, но одно знал наверняка: в ту ночь я не курил.

Меня поселили на первом этаже, в кабинете отца Джайпала. Все мои вещи сгорели, и друзья поделились со мной одеждой. Слегка набравшись сил, я решил сходить к себе, и ребята составили мне компанию. На костылях я шел не так быстро, как они, мы молчали, как по дороге на кладбище. Фасад дома устоял, о случившемся напоминали только выбитые окна. За раскачивающейся на оплавленных петлях дверью лежали руины, через стену гостиной виднелся сад. Все обуглилось. Второй этаж частично обрушился, лестничная стойка висела в пустоте, под ногами хлюпало черное месиво. Исчезло все, чем я дорожил, – комиксы, диски, теннисная ракетка, крикетная бита, мячи и перчатка. Даже фотографии мамы не осталось. Пожар уничтожил все следы моей прежней жизни. Наверное, так чувствует себя ограбленный человек. В воздухе стоял запах гари.

– Здесь воняет, верно?

– О чем ты, Том?

– Кажется, что-то пригорело.

– Мы не чувствуем.

Может, я стал гиперчувствительным к запахам? Хуже всего было то, что вонь никуда не девалась и душила меня при каждом вдохе. Врачи провели обследования, ничего не нашли, сделали вывод, что проблема психологическая, все пройдет. Ничего они не знали… Бывали моменты, когда запах становился невыносимым, а если он возвращался ночью, я вспоминал пожар и думал о маме. Я слышал ее голос, представлял, как она кричала. Мой доктор хотел, чтобы я пошел к психотерапевту, но не гарантировал, что сеансы помогут. Выздоровление – вещь зыбкая, но попробовать стоит. Зачем? Как подсознание может повлиять на нос человека, надышавшегося гарью?

Отец пробыл в Индии три недели. Почему так долго? Я не знал, но надеялся, что блондинку он с собой не взял. В доме Джайпала, на втором этаже, имелась комната для гостей, и ему предложили там поселиться. Отец поблагодарил, но отказался и снял номер в гостинице, сказав, что фирма подбирает ему жилье, а потом нужно будет уладить дела со страховкой. Он хотел купить дом в более шикарном квартале, я заявил, что предпочитаю остаться на старом месте, а он в ответ только плечами пожал: ты несовершеннолетний, значит будет по-моему.