– Повторяю, он – мой отец, и мы поедем.

– Собираешься взять меня с собой?

– Так будет правильно. Заодно восстановим отношения с родственниками.

– Поступай как знаешь, но на мою компанию не рассчитывай. Провожать в последний путь нужно тех, кого любишь, чья смерть причиняет боль, а не чужих людей. Я своего деда знать не знал, пока он был жив, и не имею желания «знакомиться» сейчас. Лучше бы вы рассказали…

– Мы должны отправиться вместе, Томас.

Я отказался, он разозлился, кричал, что у меня нет сердца, раз не хочу поддержать его в тяжелую минуту. Я уткнулся в учебник математики, надеясь, что отец скоро утихомирится, но он совсем разошелся, побагровел, схватил меня за плечо и заорал:

– Я устал от твоих капризов, гадкий мальчишка! Ты – худшая из всех моих ошибок!

Я вскочил со стула, стряхнул его руку и прошипел:

– Не смей меня трогать! Хочешь отправиться в Шеффилд – на здоровье, но без меня. Это ты плохой сын, а не я. Должно быть, дурная кровь… Да, и еще: на твои похороны я тоже не приду!

Мы смотрели друг на друга, как разъяренные питбули, я ждал удара, но отец выместил злобу на книгах – смахнул их со стола – и вышел. Он отсутствовал десять дней, а когда вернулся из Шеффилда, и словом не обмолвился о том, как проводил время.

Я принюхался – и ничего не почувствовал. Запах гари исчез, можно было снова дышать полной грудью. Я сидел на постели и гипнотизировал будильник: 23:56, 23:57, 23:58… В голове возник протяжный звук гитары Нопфлера…

Я решил не искушать судьбу и посмотрел на стрелки через минуту после полуночи. Свершилось. Теперь мне восемнадцать. Наконец-то я мог уйти, мог сам распоряжаться своей жизнью, никому не давая отчета. Моя юность как-то вдруг, разом закончилась. Я взял дорожную сумку, куда давным-давно сложил минимум необходимых вещей. Все остальное – в том числе воспоминания – стало ненужным. Я обвел взглядом комнату и решил, что ноги моей здесь больше не будет. Из-за двери доносился храп отца, но я не собирался будить его и прощаться, надеясь, что мы больше не увидимся.

Лестница скрипнула, я остановился перед входной дверью, повесил ключи на крючок вешалки. На улице было холодно, моросил дождь. Я поднял воротник плаща, прошел через садик и закрыл за собой калитку. От фонарей струился бледно-желтый свет, на первом этаже, у мамаши Свонсон, работал телевизор. Честные труженики спали в своих постелях. До прихода ночного автобуса оставалось двадцать минут, и я не торопясь шел по пустым улицам. Паб, рестораны и магазины давно закрылись.

На остановке я был один. Показался сто восьмой, я махнул водителю, поднялся в салон и прошел назад.

Мимо на полной скорости летел город. Я посмотрел в окно и поклялся себе, что никогда не вернусь в Гринвич.

Я хотел, чтобы моя жизнь была четко распланирована и одновременно полна неожиданностей. Чтобы не приходилось отвлекаться на мелочи повседневности. Я мечтал служить родине с оружием в руках, зная, что могу погибнуть, но отрешившись от накопительства и эгоистичных желаний. Я выбрал для себя жизнь солдата, чтобы защищать Англию от многочисленных внутренних врагов, подрывающих ее безопасность. Пора покончить с примирительными речами, сочувствием и мягкотелостью. Радушие и гостеприимство нации превратили страну в мировую помойку для людей, которые нас ненавидят и презирают, кусая руку дающего. Если гость готов в любой момент нанести вам удар в спину, прекраснодушные речи о гуманизме теряют всякий смысл. Представьте: на вас покушались, но вы выжили, а близких вам людей убили. Что станете делать? Нанесете ответный удар, и это будет самозащита. Сегодня нужно сражаться или погибнуть, забыть о самобичевании, склонить голову и отступить. Заявить ясно и четко, что мы живем в уникальной стране со славной историей, которой имеем право гордиться. Нам не в чем каяться, не за что извиняться, особенно за то, что мы – англичане. Все это я изложил – как сумел (мне едва исполнилось восемнадцать) – рекрутерам в Лимпстоне[36], когда они спросили, почему я хочу служить в прославленном Королевском военно-морском флоте Вооруженных сил Великобритании.

Лимпстон!.. Мне так много рассказывали о нем на базе в девонской глуши, этом адском предбаннике, что только безумец мог захотеть попасть туда. Вряд ли кто считал, сколько наглых щенков вроде меня были сломлены и изгнаны из Лимпстона, потому что оказались непригодны для Королевского флота. Туда брали только лучших из лучших, сортировали их и восемь месяцев мордовали – с единственной целью: отбить охоту, заставить дрогнуть. Выдержать мог только человек со стальной волей, потому что каждый новый день был труднее предыдущего. Я не хотел оказаться в числе неудачников.

Девять месяцев до совершеннолетия я тренировался, и одиночество было мне на руку. Я сбросил пять килограммов, накачал мускулатуру, выжал тонны «железа», сделал тысячи отжиманий, бегал так, что сердце едва не выскакивало из груди. Я выполнил программу, стал преодолевать пятнадцать километров за сорок пять минут и перешел к марафонской дистанции. Трудности начались, когда марафон раз в трое суток перестал быть проблемой и я решил усложнить задачу. В Лимпстоне мне предстояло пройти испытание на выносливость, и я начал бегать с рюкзаком, набитым камнями. Задыхался, кашлял, не чувствовал ни ног, ни спины, но не сдавался. И победил. Теперь тридцать миль давались мне без труда. В течение трех месяцев я добавлял в рюкзак по пять килограммов камней – до тридцати (именно столько весит полная выкладка!), и мышцы у меня затвердели… как эти самые булыжники. Мои бывшие друзья никогда не ходили в бассейн Гринвич-центра, и я проплывал там по два километра на самой малой скорости, причем последние сто метров – задержав дыхание. К восемнадцати годам я пробегал сорок восемь километров с тридцатью килограммами за спиной меньше чем за пять часов. А вот в стрельбе мне поупражняться не удалось, но я не очень беспокоился, потому что часто и вполне успешно стрелял на сельских праздниках. Как выяснилось позже, нагрузки себя оправдали. Все, явившиеся неподготовленными, отсеялись ровно через пять минут.

Лимпстон превзошел самые смелые ожидания. Тот, кто не проходил там подготовку, даже в ночном кошмаре ничего подобного не вообразит. В грубых солдатских башмаках, с тяжеленными вещмешками за спиной, мы шагали по грязным туннелям и балочным мостам, ползали по трубам, набитым препятствиями, полночи лежали на брюхе в ледяной воде у берега, штурмовали гладкие стены шестиметровой высоты, переправлялись по шатким сходням, карабкались по хлипким лестницам на пятый этаж, стреляли по движущейся мишени с двухсот метров (попасть требовалось как минимум шесть раз из десяти) – короче, воплощали в жизнь садистские фантазии, родившиеся в головах унтер-офицеров-психопатов. Только тем, кто мог пробежать пятнадцать километров за девяносто минут днем и ночью, в жару и под дождем, преодолеть с полной выкладкой сорок восемь километров, стрелять, драться, не спать, а еще каждый день беседовать с психологом и отвечать на заковыристые вопросы, типа: «Как вы относитесь к гомосексуалистам в рядах британской армии? Как быстро можно убить человека голыми руками? Стоит или нет восстановить смертную казнь?» – и все это тридцать две недели подряд, – тем оказывали честь и зачисляли в Королевскую морскую пехоту, даруя право умереть молодым за ее величество.

Я преодолел дистанцию меньше чем за семь часов и выпустился из Лимпстона в звании младшего лейтенанта. Еще четыре месяца я проходил интенсивный курс техподготовки на базе Королевской военной академии в Сандхерсте, после чего начал службу в легкой пехоте.